ВЕТКИН. Знаешь, Анж, я – человек достаточно азартный. А всякий азартный хоть раз да сорвется…
Было время, еще до всей этой кутерьмы… Только-только появились компьютеры. И мы для Сонечки купили. Помнишь, сначала я был к нему равнодушен? Так, по инерции, раскладывал утром или вечером легонький пасьянс, и все. Но в какой-то момент вдруг почувствовал, что эта бездушная железяка стала частью моей жизни. Стыдно сказать – я часами просиживал у чертова ящика, раскладывая один за другим все более сложные пасьянсы… Причем делал это с каким-то шизофреническим упорством… У меня далеко не всегда получалось, и я, дурак, начал загадывать. Знаешь, как обычно женщины загадывают… Если сойдется, то произойдет или не произойдет то-то и то-то. Один раз не сошлось, пять раз, десять…
Я злился, призывал в помощники бога, черта, Вселенную, Преисподнюю… Каждый раз я говорил себе: все, это будет мой последний раз. Пусть только исполнится… Но как назло не исполнялось… И я снова нажимал проклятую кнопку…
Тогда я стал увеличивать ставки… Не денежные, естественно… Какая радость у себя самого деньги выигрывать? Я ставил на кон другое. Свою судьбу. Удачу. Здоровье. Успех детей. Материальное благополучие семьи. А несколько раз предложил Всемогущему Властителю, рабом которого я стал, свою жизнь и даже – страшно сказать – жизнь жены и дочери… Как ты знаешь, позже эта ставка была частично принята…
ЛИКА. Прости, но мне, видно, действительно не дано понять… Я не вижу, в чем проблема. Надоело играть, или не получается, или чувствуешь, что впадаешь в депрессию – щелк, и все. Идешь прогуляться, друзей навестить, ребенка в кино вывести или в кафе-мороженое… Так ведь и с ума сойти можно… Или отупеть совершенно…
ВЕТКИН. Я и отупел. Меня ничего не интересовало, кроме этого идиотского пасьянса… Я ходил невыспавшийся, злой, с красными глазами, меня мучила бессонница, я страдал от жесточайшей депрессии и головных болей – и в какой-то миг просветления понял, что нахожусь на грани безумия. Что я – компьютерный наркоман, который вот-вот сойдет с ума, предварительно продав виртуальному дьяволу свою бессмертную душу, а заодно и души своих близких. Теперь я абсолютно точно знаю, что испытывает наркоман, когда он хочет, но не может остановиться…
Я понимаю, что это звучит бредом. На одной чаше весов – душа, жизнь, счастье человека, а на другой – прихоть, чушь, блажь, которую даже химическими или физиологическими изменениями не оправдаешь, как, скажем, у настоящих наркоманов. Казалось бы: о чем речь? Возьми себя в руки, остановись – и кончатся все твои муки. И не только твои. Но я не мог. Не мог! Еще не известно, что со всеми нами было бы, если б не твой Черницкий… Он остановил меня. Только какой ценой…
ЛИКА. С моим сыном было то же самое… Я думала, что теряю его… Но Алешка оказался сильным, и пока я подбирала для него подходящий спасательный круг, он сам выплыл… (Обнимает его.) Мой бедный, бедный Веткин…
ВЕТКИН. Я тоже выплыл, да только спасатели мои ко дну пошли… Иринка очень сочувствовала мне. Молча… Знаешь, не грызла, не стыдила, а жалела… Ну и я ее… пожалел…
Не понимаю, что на меня тогда нашло… Бес под руку толкнул. (Сжав кулаки, жестко.) В Смоленской области, говоришь? Это – как в Америку войдешь, сразу налево? Ничего, от меня не сбежит…
ЛИКА (недоумевая). При чем тут…
ВЕТКИН. Я встретил его там… В Штатах. Пил в забегаловке, а он как раз подъехал на своем джипе навороченном. Вышел, подобранный весь, подтянутый, с иголочки одет, кожаный портфель, очки дорогущие… Все как положено. Вошел в банк. А когда выходил минут через двадцать, ему клерк, а может – и сам директор банка, руку пожимал и кланялся чуть не до земли…
ЛИКА. Ты что, рехнулся? У Черницкого и паспорта-то заграничного никогда не было… Он самолетов с детства боится… Ты обознался…
ВЕТКИН (с сарказмом). Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад… У меня было достаточно времени на то, чтобы разглядеть его… Это он ведь меня вытолкнул в Штаты… В тот самый день, когда… билет этот чертов…
ЛИКА (с недоверием). Надо было просто все нам рассказать – и мы не претендовали бы на деньги… Жили без них – и еще сто лет бы прожили… Тебе-то они хоть принесли счастье?
ВЕТКИН (с горькой усмешкой). Я ведь тебя человеком считал… Тебя одну… Неужели не поняла еще, что не брал я этих денег! В глаза их не видел! (Встает.) Пойду…
ЛИКА (хватает его за рукав). Врешь, Веткин. Теперь тебе не уйти. Пока не отмоешь Черницкого, которого ты грязью облил… Пока не объяснишь мне, все глаза по тебе проревевшей, что произошло на самом деле и почему ты исчез так надолго. Я ведь все еще стою там, на той остановке, где мы должны были встретиться в тот день. Ты этого не видишь? Стою, с тоской и надеждой, почти угасшей, верчу головой по сторонам, а жизнь течет мимо…
ВЕТКИН. И я все эти годы рвался на ту остановку, да, видно, поскользнулся – и сломал себе шею… (Наливает еще себе и ей, пьет, не чокаясь и не произнося ни слова.)
ЛИКА. Ты много пьешь…
ВЕТКИН. Разве это много… (Хочет еще раз налить себе, но Лика твердо удерживает его руку.)
ЛИКА. Не надо, Аркаш… Легче не станет.
ВЕТКИН (целует ей ладонь). Милая моя Анж… Если б я мог рассказать тебе, как прожил эти два года… Как подыхал там с голоду, как безбожно пил… Я думал, что жизнь моя кончена… Как у этих… скурвившихся цапель…
Ты знаешь, когда я впервые увидел их – белоснежных, с удивленными глазами… Они парили над зеленым холмом, а я завидовал им… Внизу, по горбу холма гуляли жирные раскормленные голуби. Они обычно доедают то, что оставляют отдыхащие после себя: остатки шашлыков, хлебные крошки, печенье, чипсы… А ночью на этом холме спят бомжи. И тоже доедают остатки чужого пиршества… И, кстати, жарят на них нерасторопных голубей… И я там был, мед-пиво пил… (Горько.) И у меня по усам текло – да в рот не попадало…
И вот однажды я обратил внимание, что в компании голубей – пополнение: две, а потом и три цапли гуляют рядом с голубями и клюют что-то… Ну, думаю, пропали ребята… И точно. Сначала они еще летали, а потом я видел их только, как они жрут и еле переваливаются с ноги на ногу… Взгляд стал тусклым, сытым, самодовольным…
За ними прилетали их сородичи, кружили над ними, видно, звали с собой. Но эти… променяли свободу и радость полета на гарантированную порцию жратвы и безопасность… Дурачье… Через две недели их стало на одну меньше, а через месяц – и следов не осталось?
Думаешь, спохватились и улетели? Дулю! Я видел, как дворник собирал в кучку их розовые от крови перья… Меня как кто-то по морде хлестнул! А я-то? И я такой же… И я парил… И я опустился на землю и тупо клюю, клюю то, что мне бросают из милости, и глаз уже не в силах поднять… То ли от лени, то ли от стыда, то ли от страха… И меня жизнь сожрет, а перья от моих крыльев сметет в мусор дворник или, того хуже, поднимет какой-нибудь шляпный мастер и украсит ими очередной тюрбан из трупа лисицы…
ЛИКА (обнимает его.) Не надо, Аркашенька… Все позади. Теперь все будет хорошо. Надо только выкинуть из памяти те страшные дни. Не держи в себе, расскажи мне – и увидишь, что тебе станет легче. На то и существуют друзья, чтобы взвалить на себя половину тяжелого груза… Утешить, поддержать…
ВЕТКИН (с горькой усмешкой). Заблуждаешься. Утешить в горе способен и враг. Для этого особых усилий не нужно… Это где-то даже приятно… Щекочет нервы, возвышает, размягчает… Но только настоящий друг готов разделить с тобой твою радость…
ЛИКА. Даже если ты прав, расскажи, Аркаша. Это нужно и тебе, и мне, и Ирине, и Сонечке, и всем им (кивает в сторону парилки.)
ВЕТКИН (наливает себе коньяку – и залпом выпивает. Затем медленно закуривает). Двадцать седьмого… нет, двадцать восьмого, наутро после нашей гулянки, часов в десять-одиннадцать ко мне зашел Черницкий и позвал в казино. Ты знаешь, что я – человек азартный, меня легко на такое подбить, хотя голова у меня раскалывалась, да и Черницкий добавил: принес пива. Мы выпили и отправились. Он был нарядно одет, меня тоже заставил причепуриться, отыскал где-то в столе одеколон французский… Я и забыл о нем… И мы отправились.
Мне зверски везло! Просто зверски! В короткий срок я выиграл красивую сумму. Черницкий на радостях заказал по рюмочке «Мартеля». Потом нам подносили его каждые десять минут. А дальше я ничего не помню. Очнулся в аэропорту. Он вколол мне или влил какую-то гадость, но я сразу протрезвел. И до меня стали доходить слова Черницкого. Я проиграл все. Выигранные в начале вечера доллары, машину, квартиру, себя… Да, я и свою жизнь на карту поставил. И готов был рискнуть жизнью жены и ребенка… Вот какая перед тобой сволочь сидит… (Сжимает голову руками.) Ох, какая сволочь…
ЛИКА (подавленно). Никому из нас Черницкий этого не рассказывал…
ВЕТКИН. Ясное дело… Берег честь друга… (Усмехается.) Он убедил меня, что единственный мой шанс выжить – побег. Денег таких достать не удастся… Ты и не представляешь себе, что это за астрономическая сумма… Я считал, что способен вовремя остановиться, а тут… Либо перепил, либо…
ЛИКА (с тревогой). Что либо?
ВЕТКИН (машет рукой). Сам разберусь…
ЛИКА. Прости…
ВЕТКИН. Черницкий по своим каналам оформил мне визу в Штаты, на свои деньги купил билет, взял у меня дома тихонько кое-какие мои вещи – и отправил… Он сказал мне, что попробует уладить мои дела, если я дам ему слово, что никто не узнает, где я, до тех пор пока он не разрешит мне объявиться. Выбора у меня не было… Я опасался за Иришку и Сонечку, если я сбегу, но он успокоил меня и просил только об одном: не высовываться. Дал денег на первое время… Обещал информировать. И исчез… Когда я отловил его в Штатах, он вдруг понес какую-то ересь, просил подождать еще чуть-чуть. А потом сбежал.
ЛИКА. Как… сбежал?
ВЕТКИН. Так. Вышел позвонить – и не вернулся…
Что касается лотереи… Тот костюм, в кармане которого лежал билет, остался в России. И, признаться, до сегодняшнего дня я о нем не вспоминал… Много мы выиграли?

• « Серебряная Рыбка
• » Парижский романс