-
Надеюсь, Вам понравятся произведения "СОН В САЛАТЕ ОЛИВЬЕ" или "Жужа из Будапешта" или
-Да облысели мы. В интернат завезли мазь неправильную, другой состав, он вредный оказался. Несколько девчонок и парней облысели, те, кого от насекомых спасали. Вылечить не смогли нас. Раньше нам парики бесплатно давали, потом – перестали. Теперь то, что достану – то и ношу. Вот теперь я светлая.
-У тебя свои волосы черные были?
-Наверное. Я и не помню, какие у меня они были.
-Конечно, черные, как у всех ваших.
-Да нет, у многих – каштановые, есть и русые совсем.
Они опять смотрели на стрекоз:
-Да, это – стрекозки. У нас, в Молдавии, они – покрупнее.
-За наше короткое лето не успевают вырасти. Ведь иногда и двух месяцев нету – уходит тепло. Снег опять идет.
-Но потомство оставляют, успевают и за два месяца. Ты посмотри, каков мужик. Она вроде, как и уже померла, не шевелится, а он все шурует. Силен! Мне очень понравилось у тебя, – сказал Снега. – Вон, на пригорке, ребята показались. Я к ним навстречу пойду. У нас штурман злой. За опоздание как накачает, век не забудешь. Ты – лысая и я –лысый. Мы как марсиане. Я тебя поцелую, сладкая ты моя стрекозочка. Я так тебя буду называть. Я пошел.
Они встали со шкур, которые стали им ложем.
-Марсианин? Какой марсианин?
-Мне послышалось, ты сказал: что ты – марсианин.
-Это точно. Здесь мы – как на Марсе. Вокруг – ни души. Вечность и простор. Не боишься?
-Кого?
-Меня.
-А почему?
-Действительно.
-Может, еще поешь перед дорогой?
-Можно. Я быстро. Пока они до того мыса дойдут, я к ним наискосок выйду.
-Тогда садись, вон туда. Я принесу. Это зайчатина.
-Ты мне юколы побольше положи.
-Я тебе и с собой дам.
-Вот здорово. Люблю смотреть, как она сушится на ветру, просвечивает золотом. А ребята как рады будут! Ну, прощай. Не забывай. Меня Снегой назвали. Ты – лысая и я лысый. Это даже красиво.
-А меня Маша. Покажи свое родимое пятно. Оно как
буква «П» ?
-Да, – сказал Снега. – Откуда знаешь?
-Луна светит, мне видно. Луна пришла, скоро полярная ночь. При луне все хорошо видно.
-Я тебя никогда не забуду.
-Я тебя тоже не забуду, – сказала Маша, – погладив свой плоский живот.
-А мотыльки, нет, стрекозки – еще так и не расплелись.
-Они расстанутся, когда он умрет, – сказала Маша.
-Что он так и будет в ней, пока она не родит?
-Нет, просто жизнь у него – это один день.
Они еще какое – то время смотрели, как трепыхаются в любовном экстазе стрекозы. Потом Снега ушел, не оглянувшись. Маша продолжала стоять без парика.
-Кажется, он сказал, что в армию его из Молдавии забирали. Значит, ребенок мой будет молдаванином. Но я запишу его как Лямо – нганасанин. Пусть дедушка порадуется, пусть он снова на землю спустится в образе моего малыша, – подумала вслух Маша.
Она начала собирать высохшие шкуры.
Поднялся ветер. Парик, который лежал на поленице дров сухой листвянки, полетел.
Маша засмеялась и повязала голову тугим платком.
(С тех пор она не скрывала лысины, хотя, правда, она не знала, что правильный череп без волосяного покрова – это стиль, который хотели бы позволить себе самые крутые модели).
++++++
Действие второе
Картина первая
Маша действительно забеременела. Через семь месяцев она прилетела в Дудинку, ее положили в больницу, на сохранение.
Дудинка. Районная больница. В палате.
-Многие нганасанки живут на свете без мужчин и не умирают,- говорит
подвыпившая Варвара, соседка Маши по палате. Она тоже беременна.
Большое кирпичное здание больницы перегорожено дощатыми стенами, сквозь которые можно переговариваться. Дверей в палатах нет.
– Водка – она лучше мужика. Говорили тебе – за Анатолия выходи, уж ребенка вы могли бы сделать. Был бы у тебя свой ребенок. А этот, нагулянный, был бы уже вторым.
-Так он мне не предлагал, Анатолий. Молчал. Я же тебе говорила.
-Стеснялся. А ты разве не чувствовала?
-Чувствовала. Мы оба с ним чувствовали.
-И дождались. Вот погиб он, а ты одна и без ребенка. И замужем не была. Для кого ты себя бережешь?
-Так я не берегу. Не с кем просто мне быть.
-Да, это точно, все солдаты разобраны, я уж про офицеров не говорю. Нужны мы им. За них русские девчонки борются. По квартирам пьют. А мы здесь, в больнице, гуляем, – и осеклась. Варвара увидела в открытую дверь, как в противоположной палате санитарка скатывала матрас с постели:
-Девочка – то ночью умерла. – Варвара подошла к двери .
-Да, сказала, – санитарка.- Вот так вот. Туберкулез нас косит.
-А в эту кого – то заселили, – Варвара показала на занавешенную дверь соседней палаты.
-Не входи, сказала санитарка, – там больной дизентерийный, ночью привезли. – Санитарка была пьяна. Она еле держалась на ногах.
– Много у вас работы было этой ночью,- сказала Варвара,- ты на ногах – то еле стоишь, упадешь сейчас. Когда пить – то успеваешь?
Варвара вернулась в свою палату:
– Девочка та, маленькая, ушла из жизни. Давай выпьем за ее душу, чтоб на том свете ей хорошо было.
Но Маша водку не пила, поэтому в больнице было ей совсем одиноко.
-Не куришь ты и не пьешь, и с мужиками не гуляешь, дефективная ты у нас,
– ворчит Варвара.
Входит главврач.
-Тоскуете? – главврач подходит к Маше.
-В той палате девочка умерла. От туберкулеза? – спросила Маша
-Поменяли вы образ жизни, – сказал главврач, – веками вы привыкли есть то, что дает тундра, жить так, как нужно нганасанской душе. А сейчас вы все поменяли. Душа – многое значит.
-Какая душа у ребенка? – возмутилась Варвара, – душа! Придумают и болтают.
-Душа у ребенка мудрая, -говорит главврач, – душа слышит судьбу. Ребенок не хотел жить среди нас, без своей тундры. Ребенок малый – сам и есть – душа.
-Так вы реагируете на смерть наших детей, – возмущалась Варвара, – вместо того, чтобы лечить нас, говорите о нашей необычности. Мы сами знаем, что нас, нганасан на земле мало осталось, а если посчитать, сколько чистых – то семей пять, может, найдете. Вон, полк солдат в Волочанке стоял лет двадцать пять назад, и у нас поменялась кровь, сменилась, соединилась с грузинской.
-Разве это плохо для вас? – сказал главврач. Сколько красавиц ходит по тундре, и парни высокие появились.
-Во-первых, высокому в тундре делать нечего. Он – замерзнет быстро. Во – вторых, вы нас уже десятки лет активно защищаете. А толк, какой? Нас – нету.
Бабы в палате с удовольствием слушают Варвару.
-Нам мужчины нужны. Вон даже кошка в больнице целый день орет и жопой по полу ездит. – Мужика хочет. Всю больницу обоссала, метит все. Вон посмотрите, ваша санитарка ползет. Тоже не от хорошей жизни напилась.
И действительно по коридору ползла пьяная санитарка.
– Новогодние радости, – прошептал врач и исчез в своей каморке – кабинете.
-Мы кошке операцию сделали, – сказал главврач.- У нее трубы перевязаны, потому что котят некуда девать. А по полу ездит она, потому что у нее половые органы нетрадиционно расположены.
( Дощатые стены позволяли врачу свободно общаться с больными в палатах).
Но Варвара не отпускала главврача. Она снова возникла в дверном проеме:
-Вот вы с женой сюда деньги зарабатывать приехали. От института нас изучаете, зарплату за это получаете. По вечерам в больнице работаете. Да еще вдвоем с женой. А какая работа для наших парней? Где им работать? Какая зарплата в кочегарке? Так кочегарку еще найти нужно. У нас в поселке одна кочегарка была. Вы нас изучаете, а главную причину – не знаете. Как можно население увеличить, если мужчин нету? – подвыпившая Варвара не могла остановиться.
-Говорю же вам, среди нас, этой вашей, нганасанской, душе плохо. Поэтому стреляются ваши парни, поэтому пьют. Душа их больна, места не находит, ищет себя.
-Вы нас придумали, – сказала Варвара, – Смешно даже. Заставляете сигналы телепатические принимать по ночам. Конечно, для денег и понту, чего не придумаешь. Стыдно нам за вас. Мы знаем, посадили вы экстрасенса, где – то в Академгородке, в самом Новосибирске. И он, будто, может нам сигнал послать, а мы можем, будто, этот сигнал принять, телепатически. И здесь вы ходили по домам, просили в одиннадцать ночи записывать, – что мы чувствуем и что видим. А у нас в это время трезвым в поселке только один человек бывает и тот – дурачок. Хотите знать, что мы чувствуем по ночам? Что нам нужно? Нам мужики нужны. Понятно? Нам мужчины нужны для продолжения жизни. Вот что мы чувствуем.
-Насчет телепатических опытов я объясниться должен. Вы, действительно, почти все – правополушарные. Вот я – левополушарный. Мне нужно много говорить, чтобы меня поняли. У меня нет таланта видеть то, что – внутри. У вас раньше было много шаманов, которые с духами общались. А что это такое? Как с ними общаются? Мне не понятно, а вам всем – понятно. Возможно, вы и сейчас с ними общаетесь и думаете, что все это могут.
-Шаманами становились, когда болезнь переносили, – сказала
Маша. – Это специальная шаманская болезнь была.
-У вас в семье все мужчины шаманами становились, – сказала
Варвара Маше, – говорят, сильные были шаманы в вашей семье. Потому твои предки и ушли к озерам дальним, хотели спрятаться от гонений.
-Об этом нельзя говорить, – сказала Маша.
-А мы и не говорим, – сказала Варвара, – так, вспомнили. – Потом она повернулась к главврачу:
– Маша вовсе не шаман и даже почти не нганасанка. Итальянка она, наполовину. Простите меня, если бы я не напилась сегодня, в эту новогоднюю ночь, не сказала бы вам так много слов. Вы уж меня простите, пьяную.