С к у п е н ь. Помилуй, а парторганизация, а завком? Не в одиночку же ты будешь действовать. Тебя наверняка поддержат.
3 е л и н с к и и. Слабо же ты представляешь себе положение дел в таком захолустье, да еще на таком заводе, по крайней мере на таком, как у меня. Ты воображаешь, конечно, что найдешь здесь старых ком­мунистов, закаленных бойцов, умудренных опытом хозяев? Ищи — обы­щешься. Не вздумай, пожалуйста, подозревать, что я какой-нибудь там брюзга и чуждый элемент. Нет, я очень сочувственно отношусь к нашей действительности и, смею утверждать, даю этому немало доказательств. Но в данном случае, поверь мне, я не могу рассчитывать на парторга­низацию. Больше тебе скажу: эти комитетчики того и ждут, чтоб я, неро­вен час, споткнулся. Они, изволишь ли видеть, рассматривают меня как разновидность довоенного эксплуататора-капиталиста. Жди от них под­держки. Полно, что ты! Выйдет у меня — хорошо, а не выйдет — дадут мне по шее.
С к у п е н ь. Они?
Зелинский. Ого!
С к у п е н ь. По шее?
Зелинский. С треском.
14
С к у п е н ь. Вот и хорошо. Зелинский. Что ж тут хорошего?
С к у п е н ь. Тебя вышибут, и исполнится мечта пани Дороты Зелинский. Не понимаю.
С к у п е н ь. Она ждет не дождется, чтобы тебя сняли, — только сей­час об этом говорила. Тебя снимают — ты вольная птица, берешь женку под крыло — и айда в Варшаву.
Зелинский. Ты что, шутишь?
С к у п е н ь. Должно быть.
Зелинский. Ха-ха! Это ты ловко. А ну, повтори! Меня снимают,, я — свободная птица, женку под крыло — и айда в Варшаву. Ха-ха! Прелесть! Ей богу, мне бы такая мысль никогда в голову не пришла.
Стук в дверь.
Эля (входит). Чижик пришел, пан директор.
Зелинский. Пусть зайдет.
Эля уходит.
Женку под крыло — и айда в Варшаву, ха-ха!
Входит Ч и ж и к.
Ч и ж и к. Вы меня вызывали?
3 е л и н с к и и. Вызывал. Секретарша вам рассказала, зачем?
Чижик. Рассказала.
Зелинский. Вот гражданин, которому надо показать завод.
Чижик. Отчего не показать? Можно показать.
Зелинский. Сумеете?
Чижик. Почему не сумею? Сумею.
Зелинский. По крайней мере хоть раз пользу принесете.
С к у п е н ь. Надо бы нам как-то условиться.
Чижик. Это вы, гражданин, написали «Рассвет над целиной»?
С к у п е н ь. А вы читали?
Чижи к. Почему не читать? Читал. Ничего, содержательная книга. А условиться просто: буду ждать вас в семь часов у ворот.
Зелинский. Порядок!
С к у п е н ь. Спасибо!
Чижик. Не за что. (Уходит, в дверях сталкивается с Дорогой.)
Д о р о т а. Вот и я. Управилась со всеми делами. Можем идти.
Зелинский. Да-да, то есть… Который час?
С к у п е н ь. Три часа.
Дорота. Самое время.
Зелинский. Да-а… Знаете что? Вы идите, а я чуть задержусь, кое-что нужно уладить…
Дорота. Вот видите, пан Юлиан, что я говорила!
Зелинский. Не надолго, честное слово!
Дорота (Скупеню). Пойдемте. Старая история. (Уводит его.)
Зелинский (поднимает трубку). Петрика еще здесь? Попро­сите его.
Петрика (входит). Если гражданину директору некогда, то, в кон­це концов, можно и завтра, а?
Зелинский. Нет-нет! Значит, Петрика, вы предлагаете присту­пить к делу, не дожидаясь комиссии?
Петрика. Да, вначале я думал, что так, но потом стал раздумы­вать: а может, и не так, а?
Зелинский. Я тоже раздумывал. И решил.
Петрика. Что?
Зелинский. Я согласен. (Поднимаясь.) Завтра же приступаем.
Занавес
16
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Домашний кабинет Зелинского — обставлен комфортабельно, но без вкуса. Стол,
глубокие кресла, я кроме них — «стильный» претенциозный письменный стол и модный
столик с пишущей машинкой. На стенах виды Варшавы: Варшава разрушенная,
Варшава отстраиваемая, Маршалковекая, Старый город. Окна выходят в сад.
При открытии занавеса на сцене Зелинский и Скупе н ь.
3 е л и н с к и и. Обязательно сегодня? Погостил бы еще.
Скупе н ь. Я и так засиделся. Сколько можно гостить?
Зелинский. Кроме удовольствия, мы ничего не испытали.
Скупснь. Я тоже. Что поделаешь — договор. Завтра, не позже, должен представить театру план пьесы.
Зелинский. Уже готов?
С к у п е н ь. Готов. Остается переписать начисто.
Зелинский. Пустяки. Пришлю Элю, живо отпечатает.
С к у п е н ь. Ты обратно на завод?
Зелинский. Обязательно. Сегодня заканчиваем монтаж первой лтшины. Надо присмотреть.
С к у п е н ь. Остальные когда?
Зелинский. Дня через три-четыре.
С к у п е н ь. Черт возьми. Обидно, что не могу остаться. Машина вступает в строй — это же кульминация моей пьесы! Ребята кричат «ура». У старого рационализатора слезы на глазах.
Зелинский. Я понаблюдаю за Петрикой и извещу тебя: были слезы или не было слез.
С к у п е н ь. Все опиши: ход событий, настроение рабочих, цифры достижений. Пригодится мне, когда буду отделывать пьесу.
Зелинский. И ты в свою очередь напиши, как приняли пьесу. Сгораю от любопытства.
С к у п е н ь. Естественно. До известной степени можешь считать себя соавтором.
Зелинский. Аи, не преувеличивай.
Скупень. Наши беседы, во всяком случае, много мне дали.
Зелинский. Ты ими воспользовался?
Скупень. Всеми.
Зелинский. А название какое?
Скупень. «Успех».
Зелинский. Блестяще!
Скупень. Мне тоже так кажется…
Зелинский. Писателя ты не забыл ввести?
Скупень. Не забыл. Положительный директор под влиянием друга-писателя реорганизует производство, не дожидаясь утверждения сверху. Это мобилизует коллектив, а коллектив обеспечивает успех. Здорово?
Зелинский. Здорово. Переходящее знамя получают?
Скупень. Получают.
Зелинский. Браво! Вот это будет пьеса!
Скупень. Главное, что типично.
Зелинский. Как же не типично, раз взято из жизни?
Скупень. Не все. Классового врага, этого саботажника, я выдумал.
Зелинский. Что делать, если настоящего не нашел? Зато осталь­ные из жизни. Директор Квятковский — это, стало быть, я?
Скупень. Ты.
Зелинский. Петрику как назовешь?
/о’
С к у п е н ь. Еще не решил. То ли Пшевлокой, то ли Важенкой. В этом духе, потипичнее.
Зелинский. Ей-богу, пьеса получится, да еще какая! Я должен быть на премьере, слышишь?
С к у п е н ь. Почетным гостем!
Зелинский. Если ты не врешь и я действительно хоть столечко тебе помог, лопну от важности.
С к у п е н ь. Не столечко, а вот столько! Без тебя в моей пьесе не было бы ничего нового.
Зелинский. А без тебя не было бы нового на моем заводе. Мы квиты.
С к у п е н ь (нерешительно). Послушай, Глобус, ты уже не в первый раз говоришь, что, дескать, под моим влиянием и прочее…
Зелинский. Как будто ты сам не знаешь. Кто, как не ты, убедил меня, что ради общественного блага не надо бояться риска.
С к у п е н ь. Да, конечно… Только…
Зелинский. Что?
С к у п е н ь. Нет, ничего.
Зелинский. Все-таки.
С к у п е н ь. Пустяки. А впрочем… Можно вопрос?
Зелинский. Прошу.
С к у п е н ь. Ты не обидишься?
Зелинский. Я не из обидчивых.
С к у п е н ь. Видишь ли, меня это грызет с того самого дня. Я по­нимаю, что все это не так, вздор и так далее, но хочу знать наверняка. Иначе, ей-богу, места себе на найду.
Зелинский. Ты пугаешь меня.
С к у п е н ь. Помнишь, я как-то пошутил: если, мол, у тебя не вый­дет, то тем лучше — станешь вольной птицей…
Зелинский. Да-да, ты, кажется, так сказал. Смотри-ка, я со­всем забыл.
С к у п е н ь. Забыл? Правда? Слава богу. Прямо камень с сердца.
Зелинский. Погоди, погоди… Начинаю понимать. Ты подумал, что я затеял всю эту реорганизацию для того, чтобы она провалилась, а меня бы вышибли?..
Скупень. Я так не подумал, но не был уверен…
Зелинский. Ну, знаешь, это великолепно!
Скупень. Прости меня.
Зелинский. Не за что. Ха-ха!
Скупень. Мне не хотелось поднимать этот вопрос, но если бы ты знал, как он меня мучил.
Зелинский. А теперь не мучает?
Скупень. Теперь не мучает.
Зелинский. Ну и слава богу. Езжай со спокойным сердцем до­мой и больше об этом не думай. (Поднимается, берет портфель.) Мы еще увидимся, постараюсь вырваться, отвезу тебя на вокзал. Не забыть бы сказать жене, чтобы приготовила тебе что-нибудь на дорогу. (На­правляется к дверям, возвращается.) Знаешь, что? Не говори, пожалуй, Дороте об этих твоих сомнениях. Она еще поймет тебя не так, станет обольщаться напрасными надеждами. И всем сразу разболтает. Это, знаешь, такая прямая, открытая натура… Лучше не говори. Идет?
Скупень. Идет.
Зелинский. Спасибо. Ну, пока. (Снова повернул от дверей.) Да… Не забудь в Варшаве поговорить с Гуркевичем. Не откладывай, если
2 Театр М> 2 17
можно. Всякое, знаешь, бывает, — неровен час, завалюсь. И останусь ни с чем.
С к у п е н ь. Поговорю.
Зелинский. Спасибо. Пойду предупрежу Дороту, а ты дожи­дайся машинистки. (Уходит.)
Пауза.
Д о р о т а (входит очень расстроенная). Как это! Вы уже уезжаете?
С к у п е н ь. Увы…
Д о р о т а. Я надеялась, что по крайней мере на несколько дней вы еще задержитесь.
С к у п е н ь. Пора и честь знать. И так почти неделя прошла.
Д о р о т а. Никогда не забуду этой недели. К сожалению, она была на редкость коротка. А вы уже успели за это время обдумать вашу пьесу. Откровенно говоря, я надеялась, что у вас ничего не выйдет.
С к у п е н ь. Глобус… простите, Стах, очень мне помог.
Дорота. Вот тоже! А кто его просил? Удивительный тип! Когда не нужно, он проявляет невероятную прыть. Честное слово, мне это на­чинает надоедать.
Скупень (поражен). Вы ставите ему это в упрек? Никогда бы не подумал.
Дорота. Ах, если бы только в этом было дело. Вы же сами види­те, что с ним происходит в последнее время.
Скупень. Что именно?
Дорота. С ума сошел. Вы не заметили? Просто сошел с ума. Мало ему, видите ли, по двенадцать часов в сутки вертеться как белка в колесе. Так нет же, выдумал он все эти рационализации, модерниза­ции… Скажите сами, разве это не безумие?
Скупень. Видите ли, с точки зрения плана…
Дорота. План? О, да, конечно, понимаю. Я тоже мыслю социаль­
но, чем я хуже? Общество, — пожалуйста, согласна. Ну, а личность где?
С личностью как быть, с вашего разрешения? Личность, обратите вни­
мание, обедает сейчас в десять часов вечера. Как по-вашему, это не
влияет на здоровье личности? Или вы находите, что это хозяйское отно­
шение к кадрам? ‘,

• « Дверь в потолке
• » Диалоги в болоте