Дорота. Затем возникают всевозможные осложнения, ходы и пе­реходы — с этим вы сами справитесь, как профессионал… И, наконец, развязка, — догадываетесь, какая?
Скупень. Не догадываюсь.
Дорота (торжественно). Он увозит ее с собой в Варшаву! Эпи­лог — Варшава, Старый город, они счастливы, в окна видны высотный дом и голуби…
Скупень. Фантазия же у вас!
Дорота (обрадованно). Вам нравится? Говорят, что искусство должно следовать за жизнью, а вот я считаю, что искусство должно опережать жизнь, а? Я даже где-то об этом читала. Что вы об этом думаете?
Скупень. По правде, даже не знаю, что об этом думать.
Дорота. Вот это —• правда. Не будем думать, зачем?.. Не надо думать — надо чувствовать!.. Вы-то понимаете. Вы не такой, вы иной, вы совсем, совсем другой… Да-да, надо закрыть глаза — вот так! — и от­даться волне…
Скупень (в замешательстве). Пани Дорота…
Дорота. Как хорошо вы сказали: «Пани Дорота»! Мне никогда не нравилось мое имя, и вдруг сейчас я полюбила его. «Пани Дорота»! А как тонко вы уловили: не надо думать — надо чувствовать. О, вы… вы — поэт! Да-да, будем чувствовать! Сильно, сильно… Вот так… (При­жимается к нему.)
Скупень (в отчаянии). Пани Дорота…
Дорота. Пан Юлиан… Юлиан! (Поцелуй.) Юлик… (Взглянула в окно.) Ой, там кто-то стоит! (Убегает.)
Скупень (подошел к окну). Чижик! Вы что тут делаете?
Чижик (показавшись в окне). А что мне делать? Прогуливаюсь.
Скупень. Именно здесь. И именно в этот момент.
Чижик. Я не знал, что именно так получится.
Скупень. Пожалуй. Мне нужно с вами объясниться, да и вам не мешает объясниться. Залезайте сюда. Не будем же мы, черт возьми, объясняться через окно. Ну, залезайте же!
Чижик. Можно залезть, отчего не залезть? (Перелезает через подоконник.)
Скупень. А теперь поговорим, как т ужчина с мужчиной. То, что вы видели, — вы не видели, понимаете? Мы репетировали с пани Доро-
25
той сценку из пьесы. Из плохой, затасканной пьесы, которая никогда не будет написана. Пьесы не будет, и сценки не было. Понимаете?
Чижик. Чего тут не понимать? Понимаю.
Скупень. А теперь расскажите, что это за прогулки под моим окном.
Чижик. Стоит ли рассказывать?
Скупень. В чем дело, я хочу знать. Не шпионите же вы, черт вас дери, за мной? Директор далеко не в восторге от вас, однако…
Чижик. Могу и рассказать — почему не рассказать?
Скупень. Ну-с!
Чижик. Дежурство.
Скупень. Что?
Чижик. Я говорю: дежурство!
Скупень. Какое дежурство?
Чижи к. Рассказать?
Скупень. Рассказывайте, о господи!
Чижик. Сразу не расскажешь. Надо по порядку. Словом, когда по заводу разнесся слух насчет рационализации, пошли разговоры.
Скупень. Какие?
Чижик. Всякие. У одних —• одни, у других — другие.
Скупень. Довольны?
Чижик. Как сказать…
Скупень. Против?
Чижик. Зачем против. Ждут.
Скупень. Ага…
Чижик. Нашлись, конечно, недовольные. Сыга, Бердиковский. Шпана! Боятся, что повысят нормы. Несознательный элемент.
Скупень Ну?
Чижик. А тут еще Петрика хвастал, что, мол, товарищ писатель поддерживает рационализацию.
Скупень. И что?
Ч и ж и к. А то, что они грозятся…
Скупень Как?..
Чижик. Грозятся, что товарищу писателю морду набьют.
Скупень. Морду набьют?
Чижик. Почему не набить? Набьют.
Скупень. Что это, в самом деле? Как это называется?
Чижик. Классовая борьба.
Скупень. Спасибо за такую борьбу.
Чижик (с легким сарказмом). Классовая борьба, как вам извест­но из политграмоты, принимает разные формы. Мордобитие тоже форма. Своеобразная. Пока товарищ писатель только писал, он опасался пре­имущественно критиков, а вот когда он активизировался…
Скупень (расстроенный). Ой! Говорите, морду набьют?
Чижик. Свободное дело.
Скупень. Чудная перспектива, нечего сказать.
Чижик. Чудная-не чудная — не все ли равно?
Скупень. Мне лично не все равно.
Чижик. Как оно там получится с рационализацией, бабушка надвое сказала. Но это еще не резон, чтоб какие-то типы уродовали нам литературу. Ну, ребята собрались и проголосовали, чтоб товарища пи­сателя на всякий случай взять под присмотр. До пяти дежурил Кравчи-ковский, сейчас я, с семи — Матяшек.
Скупень. Вот как! Ну, спасибо…
Чижик. Не за что. Мы же по общественной линии…
‘Ж
С к у п е н ь. Нет-нет, очень благодарен. А насчет того, получится кли не получится рационализация, — хотелось бы мне услышать ваше мнение.
Зелинский (вбегает). С трудом вырвался. Заканчиваем монтаж. (Чижику.) Вы что здесь делаете?
Чижик. А что мне делать? Разговариваю.
Зелинский (Скупеню). Ты уложился?
С к у п е н ь. Мне недолго.
Зелинский. Торопись, время!
С к у п е н ь уходит.
Бы, Чижик, всюду попадаетесь на глаза и почему-то меньше всего на работе.
Чижик. Бывает.
Зелинский. Считаете себя передовиком, активистом и еще чем-то там. Как это у вас, однако, совмещается? Может, расскажете?
Чижик. Могу рассказать, отчего не рассказать.
Зелинский. Обяжете меня.
Чижик. Только ни к чему.
Зелинский. Как это — ни к чему?
Чижик. Мы друг друга все равно не поймем.
Зелинский. Не знаю, как вы меня, а я вас пойму. Куда проще валять дурака, чем работать на совесть.
Чижик. Работать на совесть? Работать на совесть можно, только, по совести говоря, не у вас.
Зелинский. Так-с… Что же, обижают вас, получек не выдают?
Чижик. Почему не выдают? Выдают.
Зелинский. А если чем вам не угодили, простите, мы вас не за­держиваем.
Чижик. Если бы и задерживали, все равно б не удержали. Ра­ботать на совесть! Э-эх! Есть где работать на совесть! В Варшаве — на Новой Гуте… Там, если человек работает, по крайней мере знает, зачем работает.
Зелинский. И там летунов не жалуют.
Чижик. Точно. Но там всякий душу свою отдаст, если только он не чуждый элемент. Э-эх! И чего там только нет… Соревнование… Но­вые методы… Социалистические темпы. Там — жизнь! А здесь что? Извините, переливание из пустого в порожнее. Дела душа требует!
Зелинский. Слыхали мы эти разговоры. Было бы желание, а ра­бота везде найдется. И соревнование есть у нас.
Чижи к. Почему не быть? Есть. На бумаге.
С «у пень стоит в дверях в плаще с чемоданом.
Зелинский. С завкома спрашивайте, я здесь ни при чем. А что до новых методов — вы не хуже меня знаете, что мы их внедряем.
Чижик. Знаем, как не знать? Все знают.
Зелинский. Чего ж вы пристали?
Чижик. Не знают только, зачем вы их внедряете?
Зелинский. Как вы сказали?
Чижик. Я сказал: не знают. Ни парторганизация, ни завком. Ди­рекция их не известила, не посоветовалась,— откуда им знать. Да им и не по душе новое, от которого пахнет старым.
Зелинский. Чижик! Это вы уж слишком.
Чижик. Говорят, рационализация директору нужна, а не заводу.
Зелинский (оторопев). Так говорят? Серьезно?
27
Чижик. Почему не говорят? Говорят.
С к у п е н ь. Поехали? Я готов.
Зелинский. Да-да. Поехали…
С к у п е н ь. Прощайте, Чижик! Передавайте всем привет!
Чижик. Передадим привет, почему не передать. До свидания, то­варищ писатель. (Уходит.)
Зелинский. Не знаешь, Дорота у себя? Пойдем, попрощаешься.
С к у п е н ь. Пойдем.
Зелинский. Погоди… Пока мы одни… Не забудь о Гуркевиче.
С к у п е н ь. Не забуду, не забуду.
Зелинский. И о пьесе напиши, как приняли.
С к у п е н ь. Напишу, напишу. Я только хотел предупредить тебя, что ввожу некоторые изменения.
Зелинский. Именно?
С к у п е н ь. Первым делом убираю саботажника.
Зелинский. Как? А классовый враг?
С к у п е н ь. Остается.
Зелинский. Кто же?
С к у п е н ь. Директор.
Зелинский. Кто-о?
С к у п е н ь. Ди-рек-тор.
Зелинский. Подожди, должно быть, кто-нибудь другой, не Квят-ковский же, надеюсь?
С к у п е н ь. Именно, Квятковский. Выяснилось, что этот отрицатель­ный тип действовал из корыстных интересов в ущерб заводу.
Зелинский. Квятковский? Ведь это же… (Невольно приложил руки к груди.)
С к у п е н ь. Да, Квятковский. И название пьесы меняю. Сейчас оно звучит так: «Вредитель».
Зелинский. Вредитель?
Дорота (входит одетая в дорогу с саквояжем, в руке). Я готова.
Зелинский. Что это значит?.. И ты уезжаешь?..
Дорота. И я. Вместе с паном Юлианом. В Варшаву.
С к у п е н ь. Со мной?..
Дорота (Зелинскому). А ты как хочешь, милый! Можешь киснуть себе в этом Дембновце, в этом Ерундовце. А меня не имеешь права за­ставлять. Я — молода. Я — жить хочу!
Зелинский. Дорота, послушай…
Дорота. Знаю наперед, что ты скажешь: обязанности жены и так далее, общественный долг и прочее. Хватит с меня! Прежде всего долг перед самой собой! Что мне с того, что построят социализм, если я со­старюсь и ни один сознательный социалист не взглянет на меня… Я жить хочу, пока время есть!
Зелинский. Помилуй, Дорота…
Звонок телефона.
Алло? Да, я… Что-о? (Напряженно слушает, затем медленно кладет трубку.)
Скупень. С завода?
Зелинский. Да…
Скупень. Что случилось?
Зелинский. Неудача. С опытом. Провал. (Обвел взглядом До-рсту и Скупеня.) Кругом провал!
Занавес
28
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Декорация первого акта, ранний утренний час. Стол Зелинского завален бумагами.
Стакан с недопитым чаем и пруда окурков свидетельствуют о бессонной ночи.
Эля приводит в порядок стол. Перед ней — Чижик.
Чижик. Как же будет дальше?
Эля. Надоел ты мне. Не знаю, как будет дальше.
Чижик. В таком случае я уйду.
Э л я. Уходи. И вообще здесь не место для частных разговоров.
Чиж и к. Могу уйти, почему не уйти? (В дверях.) Могу даже вооб­ще не возвращаться.
Э л я. Ой, Эдик! Ну, что ты пристал ко мне?
Чижик (возвращаясь). Я? Ничего. А только дальше так продол­жаться не может. Либо — либо.
Эля. Повторяю: сейчас я отсюда не уеду. Понял?
Чижик. Когда же?
Эля. Не знаю. Через неделю, через месяц, когда…
Чижик. …Когда рак свистнет и рыба запоет.
Эля. Какой ты, честное слово! Что же, по-твоему, бросать мне ра­боту как раз тогда, когда я здесь нужна? Когда, наконец, здесь начи­наются настоящие дела?
Чижик. Хи!

• « Дверь в потолке
• » Диалоги в болоте