ЛЮБА. Не знаю такой… (Берёт микрофон, идёт на эстраду).
ГАРИК (обернулся). Точно, Галина Аркадьевна.
ЛЮДМИЛА. Та-ак, поехали. (Делает знак радисту).
ГОЛОС В ДИНАМИКЕ. Понял. Даю «Свечу».

Звучит музыка на стихи Бориса Пастернака – «Свеча».
Люба поднимается на эстраду, слушает проигрыш, что-то шепчет про себя.

ЛЮДМИЛА (в микрофон). Люба, уйди сначала поглубже, до пандуса. Так. Да. Постой там немного. Теперь повернись, закрой глаза и начни.

ЛЮБА (поёт). …Мело – мело по всей земле.
Во все пределы.
Свеча горела на столе.
Свеча горела.
Как летом, роем мошкара
Летит на пламя,
ЛЮДМИЛА (в микрофон, тихо). Медленно спускаешься, идёшь на передний план.
ЛЮБА (поёт). Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метели вили на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе, –
ЛЮДМИЛА (в микрофон) И хор за ней. Люба кружишься, пританцовываешь.
ЗА ЭСТРАДОЙ (хором). Свеча горела! Свеча горела!..

Музыкальный проигрыш. Люба кружится в танце медленно, как во сне. Недалеко от прохода в баре Галина Аркадьевна стоит в шубе, плачет, уткнувшись в пальто Макарова. Макаров тоже вытирает слёзы.

ЛЮБА (поёт). …На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенье рук, скрещенье ног, –
Судьбы скрещенье!
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал. –
На платье капал!
И всё терялось в снежной мгле, –
Седой и белой.
Свеча горела на столе, –
Свеча горела. Свеча!
ЗА ЭСТРАДОЙ (хором). …Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела! Свеча горела!

Музыкальный проигрыш. Люба танцует, снимает с себя длинное бархатное чёрное платье, остаётся в белой сорочке. В руках держит небольшую фотокарточку, какую обычно наклеивают в паспортах.
Становится на колени.
ЛЮДМИЛА (в микрофон). Люба… ты что?
Тамара и Катя замахали тут же руками, мол, пусть, пусть, не надо мешать.
ЛЮБА (поёт). …Мело весь месяц в феврале,
И то и дело… то и дело,
Свеча горела на столе.
Свеча горела… Свеча горела…
Свеча горела… Свеча горела…
Свеча горела…

Тишина. Какое-то время все в шоке.
За эстрадой вдруг, словно, очнувшись, взревели, закричали, зааплодировали.
Люба не обращает внимания, встаёт, спускается с эстрады, идёт к своему столику. Её подруги, почувствовав что-то неладное, идут за ней. Катя бросилась на эстраду за платьем.
Подойдя к своему столу, Люба прислоняет карточку к рюмке с хлебушком, садится, кладёт руки на стол, опускает на них голову.

ЛЮБА. Сколько ниточка не вейся…

Не решившись ни на что другое, Катя тихонько вешает платье на стул, за её спиной.
За эстрадой ещё продолжали хлопать, когда Макаров с трудом подвёл мать к дочери.

МАКАРОВ. Та-ак… Привет, пацаны. Чем занимаемся? Пьём потихонечку? Ну, молодцы… Вот, Галя… полюбуйся, – твоя дочь. Не представляешь, чего мне стоило её найти. (Достал платок).
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Люба… Люба… Любонька… Солнце моё… Ты что? Ты ли это? Что с тобой? Девочка моя, что с тобой?!! Господи… Господи! За что ты меня так караешь? Чем я провинилась перед тобой?
ЛЮБА (говорит, не поднимая головы, уткнувшись в руки). Уйди-и-и… Уйди-и-и… Не хочу тебя видеть… Не хочу…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА (зарыдала). Боже мой, боже… Убейте меня кто-нибудь! Почему это должна делать моя дочь? Моя кровь? Мои глаза? Уши?! Зачем тебе это, Господи? Зачем?!
ЛЮБА. Зачем тебе глаза? На что они? Зачем уши?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Пощади, пощади!!
ЛЮБА. Они нужны тем, кто способен отличать чёрное от белого!!
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Солнце моё закатилось…
ЛЮБА. Пойло от ключевой воды!
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Солнце закатилось…
ГАРИК (плачет). Не надо так, Любочка, не надо…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Никогда не думала, что ты окажешься такой жестокой. Для чего я кормила тебя грудью, учила ходить, говорить, всё что знала, старалась, чтобы знала и ты? Солнце моё талантливое, красивое… Твоё будущее мне снилось таким прекрасным. Как горько. Как горько… Зачем ты бросилась в этот колодец? Кому отомстила? Мне? Мне, Люба? Считай, ты этого добилась. Жить не для чего. Не за чем. Всё было для тебя… одной… солнце моё ненаглядное. Отца, считай, не видела. Появлялся, как солнышко после дождя… и уходил… с дождём… Так и ушёл. Навсегда. Теперь ты… Что ж, прощай… прощай. Живи, моё солнце… (Поворачивается, чтобы уйти). Живи… (Пошла).
ЛЮБА. Не называй меня – солнце! У нас с тобой разные солнца!
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Что? Ты о чём?
ЛЮБА. Разные!! (Не поднимая головы, показывает на Макарова и на фотокарточку отца). Вот… и вот.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА. Не вижу. Что это? (Вглядывается). Что?.. Папа?.. Папа… Николай!! А! А!! А-а-а-а… (Падает в обморок).

Подбежали Макаров, Гарик и Художник, подхватили её.

МАКАРОВ (едва удерживая её). Галя… Что с тобой? Галя!! Что с тобой? Да что же это, люди?
ГАРИК (поддерживая). Галина Аркадьевна, миленькая, очнитесь, пожалуйста…
ОЛЕГ (поддерживая). Нашатырь. Нужен нашатырь. Пододвиньте стул.
ЛЮДМИЛА (подставляя стул). Девочки… Тамара, помоги. Катя, в аптечку. Нашатырь и корвалол. (Катя бросилась за кулису).
ГАРИК. Мила! Девочки. Помогите, пожалуйста… Пожалуйста…

Людмила и Тамара помогают усадить Галину Аркадьевну, Мила щупает пульс.

МАКАРОВ. Вот как получается-то… Вот как.

Галина Аркадьевна застонала. Прибежала Катя.

КАТЯ (передаёт Людмиле). На, Мил, держи.
ТАМАРА (считает капли). Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…

Галина Аркадьевна вздрогнула от нашатыря.

ЛЮДМИЛА и ОЛЕГ (вместе). Ничего-ничего-ничего… Ага… Вот так. Ничего.
ОЛЕГ. Дайте-ка. (Берёт тампон, трёт затылок, виски).
ТАМАРА (передаёт капли). Возьми, Мила.
МАКАРОВ (ходит кругами). Ах, ты господи… Ну, что же это такое?..
ГАРИК. Кажется, приходит в себя.
ЛЮДМИЛА. Так… Давайте, девочки, возьмём её, отведём к нам. Пусть полежит. Пошли…

Уходят. Макаров за ними. Гарик и Олег тоже, перед кулисой остановились, смотрят вслед.
Люба откинулась, немного так посидела, потом встала, одела платье, взяла фотографию, спрятала на груди. Взяла отцовскую рюмку, выпила, перевернула верх дном, поставила на стол.
Подошли Гарик с Олегом. Люба Достала сигарету, чиркнула зажигалкой, закурила. Закурили и Гарик с Олегом.
Возвращается Макаров.

МАКАРОВ. Ну, здравствуй, Люба. Здравствуй, дорогая…
ЛЮБА. Привет.
МАКАРОВ (мотнул головой). Та-ак… (Садится на место, где стоит рюмка, машинально берёт её, крутит в руке). Как думаешь жить дальше?
ЛЮБА. Положите рюмочку.
МАКАРОВ. Что?
ЛЮБА. Я говорю, рюмочку…
МАКАРОВ. А-а…а скромнее нельзя?
ЛЮБА. Р-рюмочку.
МАКАРОВ. Пожалела бы мать. Все глаза… проплакала. (Отложил рюмку).
ЛЮБА. Зачем привели?
МАКАРОВ. А вот привёл! (Не замечает, как снова взял рюмку, вертит в руке). У тебя не спросил.
ЛЮБА. Зачем привели?!
МАКАРОВ. А можно тональность немножко?
ЛЮБА. Я сказала, положите рюмочку на стол, или эта рюмочка сейчас…
МАКАРОВ. Как страшно.
ЛЮБА. Ну!! (Схватилась за стол).
ГАРИК. Люба!!

Макаров отдёрнулся и вскочил. Олег положил руки на стол.

МАКАРОВ. Вот так, да? (Заходил). Да-а…
ГАРИК. Любочка… я тебя прошу.

Олег, не глядя, положил свою ладонь на её руку, осторожно сжал её. Почувствовав боль, она повернула к нему лицо и посмотрела.
Гарик отвернулся, машинально полез в карман, достал зажигалку, покрутил, зажёг, погасил…
Люба освободилась от руки Олега, пошла к кулисе, глянула, вернулась, ходит.

МАКАРОВ. Люба… Пожалей мать. Пойдём домой.
ЛЮБА. Сейчас… вот, только брошу всё.
МАКАРОВ. Ну, почему…

Люба снова идёт к кулисе, стоит, смотрит. Оттуда выходит Людмила. Люба схватывает её за запястья рук, вся дрожит.

ЛЮДМИЛА. Успокойся, она пришла в себя. Девочки сделали укол, ей стало легче. Сейчас она спит.

Они ещё немного постояли, помолчали, разошлись. Макаров подошёл к стойке, попросил налить рюмку коньяка, выпил, пошёл за кулису.
Люба взяла бутылку, посмотрела на Олега.

ОЛЕГ. Нет, спасибо. Ещё работать. Не буду.
ЛЮБА (посмотрела на Гарика). А-а…
ОЛЕГ. И он не будет.
ГАРИК. И я… не буду.
ЛЮБА. Ну, и я не буду. (Поставила бутылку, взяла с тарелочки кусок чёрного хлеба, отщипнула, ест).

Вернулся Макаров, печальный, сумрачный, тихо присел.

ЛЮБА. Так какую картину, Гарик, пишет твой друг художник?
ГАРИК. Картину? А, да. Большую. О стране.
ЛЮБА. Надо же. И что, прям-таки?..
ГАРИК. Нет, не буквально, конечно, а… как бы сказать…
МАКАРОВ (вздохнул). О, господи… (Достал блокнот, положил на стол).
ЛЮБА. Ну, почему так, Сергей Александрович? Страна большая, естественно и картина должна быть…
ГАРИК. Ты не поняла, я имел ввиду…
ЛЮБА. Ну, полотно такое, да? Дорогое, наверно?
ГАРИК. Что, дорогое?
ЛЮБА. Полотно?
ГАРИК. При чём тут полотно?
ЛЮБА. Ну, как, при чём? В магазины ходишь? Сколько стоит?
ГАРИК. Ой… Ну, ты…
ЛЮБА (жуёт хлеб). Ага… Я когда-нибудь услышу, что за картину пишет художник?
ГАРИК. Так бы и сказала. (Олегу). Давай, старик, это судьба.
ОЛЕГ. Так а… что тут говорить-то? Пока ещё… если можно так выразиться…
КАТЯ (в кулисе). Ой, а нам можно послушать?
ГАРИК. Кому это нам?
КАТЯ. Ну, нам. Тамаре и мне. Мила-то слушала, а мы нет. (Подходят ближе).
ЛЮДМИЛА (выходя из кулисы). А чё это ты за меня? Я, может, ещё хочу? Интересно ты рассуждаешь.
КАТЯ. Ты, Мила, не обижайся, конечно, но ты уже слушала. А мы с Тамарой не слушали.
ЛЮДМИЛА. Интересно ты рассуждаешь.
ГАРИК. Э-э-э, девоньки, вы чё? Не-не-не. Это не у Юдашкина на смотринах.
ТАМАРА. Чё, жалко, что ль?
ГАРИК. Не-не-не.
КАТЯ. Ой, мальчики, напишите нас с Томой, а? Напишите.
ГАРИК. Старик, ты давай как-нибудь реагируй, что же я-то всё?
ТАМАРА. Можно с краюшку где-нибудь. Мы согласны и с краюшку.
ОЛЕГ. Ну, зачем так? Я ведь…
ТАМАРА. Жалко, что ль?
ЛЮДМИЛА. Интересно, почему это я не могу ещё раз послушать? Секрет?
ОЛЕГ. Да нет, я вовсе не делаю из этого… Просто… Это очень трудно объяснить, порой, даже самому себе. Мила, как раз, очень даже была на месте, и я отказался не от неё, а от своей неверной посылки, если можно так выразиться. Я понял, что ищу не то, потому что иду не туда. Наверное, непонятно говорю, но… Ну, как бы это сказать?

• « ДЕВОЧКА И АПРЕЛЬ
• » ПОМПИНИЯ