Какое-то время мать и дочь молча стоят друг против друга. Потом сошлись, обнялись, плачут. Неожиданно перед лицом Любы возникает рука. В пальцах Галина Аркадьевна держит какой-то очень маленький предмет. Люба вопрошающе смотрит на мать. Мать передаёт ей этот предмет, сжимает её ладонь, достаёт из своего пальто губную помаду, бумажную салфетку, что-то пишет на столе. Люба читает из-за плеча. Закончив писать, мать подносит салфетку к свече и поджигает её.

ЗТМ
Картина четвёртая.

Мастерская художника.
Сумерки. Воет ветер. Закутавшись в плед, одиноко бродит Олег. Поскитавшись, уходит в дальнюю кулису. Звонит там в звонок, проверяет ещё раз, возвращается, осматривает банки с красками, кисти. Присел на пол в уголке, запахнулся в плед, склонился головой в колени.
Появляется Люба, слышно, как за нею захлопнулась дверь. Она в распахнутой шубе, тяжело дышит, её шатает.

ЛЮБА. Эй… художники… Я здесь, я… пришла. Вы где? Мила?.. Что-то дверь открыта и никого. А? Ой, никого нет, что ль?.. Нехорошо. Это нечестно. Я, конечно… опоздала немножко, но… я не виновата. Куда вы все?.. О! Сейчас… Тамбовский волк…

Смотрит, приложив руку козырьком к глазам, как бы, защищаясь от солнца, видит тумбу, идёт к ней, хочет залезть на неё, спотыкается, снимает шубу, пытается ещё раз.

Тамбовский волк… выходит на дорогу… И дух мой…
ОЛЕГ (сидя на полу, в полутьме). О, господи…
ЛЮБА. А? Это кто? А-а… Дом глухих. Гойя. «Нет никого, кто бы нам помог». Ни-ко-го. Никто не поможет. Сказал, надежды… мало. Мало… надежды. Мы не знаем… Мы… (Поёт частушку):
…Мы не знаем, как у вас,
А у нас в Японии
Все врачи туда глядели,
Ни… Ничего не поняли.
(Пританцовывает). Ух, ты? Ах, ты!
Все мы космонавты.
Ух, ты? Ах, ты!..

ОЛЕГ (еле слышно). Убью.
ЛЮБА. Кого? Меня? А? Мила, ты что ль? Меня пишут? Мы, вообще, пишемся или нет? (Натыкается на художника, он сидит на полу, обхватив голову руками). Ой. Кто это? Вы, что ль? А чёй-то Вы тут… молчите? Не нравлюсь, что ль? Нехорошая? А-а. Ну… Вот такая я, да… поганая… (Всхлипывает, достаёт откуда-то плоскую, хорошо початую бутылку, откручивает, наливает в пробку) …Ух, ты… Ах, ты… (Пьёт одну порцию, другую…) Все мы космонавты… Ух…
ОЛЕГ (схватывает её руку). Хватит!!
ЛЮБА. Ай!!
ОЛЕГ. Хватит!!
ЛЮБА. Больно!!
ОЛЕГ. Да?! Неужели? Ну, извините… (Отпускает руку, беспорядочно ходит длинными шагами). Три часа… Три…Да нет, какие три?! Скоро все четыре! Это что?!
ЛЮБА. Что?!
ОЛЕГ. Это что?!! Вот это вот всё… (Отмеряет её рукой с головы до пят). Вот всё это… Это что?!!
ЛЮБА. Что?!
ОЛЕГ. Это как?!!
ЛЮБА. Как?!
ОЛЕГ (бежит и ударяет что есть силы кулаком по тумбе) Как?!!
ЛЮБА. Ай!!
ОЛЕГ (подпрыгнул и стукнул двумя ногами об пол). Как?!!
ЛЮБА (аж подпрыгнула). Ай!!
ХУДОЖНИК. Это Вам здесь не два притопа, три прихлопа!!
ЛЮБА. Нет?!
ОЛЕГ (кривляясь бёдрами). Нет-нет, это… «не сплетенье рук, сплетенье ног»!!
ЛЮБА. Да?!
ОЛЕГ. Да! Это не…
ЛЮБА. Это Пастернак!! Это Борис…
ОЛЕГ. Молча-ать!!
ЛЮБА. Мама!!
ОЛЕГ. Это Вы не у него задержались?! Часика на три!!
ЛЮБА. Нет!!
ОЛЕГ. А где?!
ЛЮБА. У мамы!!
ОЛЕГ. Где-е?!!
ЛЮБА (закрывает лицо руками, плачет). У мамы… Я у мамы была. В больнице… (Разрыдалась). Ждала… я ждала после операции… после опе…
ОЛЕГ. Ой…
ЛЮБА (резко повернулась, посмотрела на него). Не получается… не по…? Всё рушится. Всё. Всё! Да что же это такое? Всё… всё… всё… Вся жизнь. Вся моя жизнь. За что!! за что… почему? Господи… чем я провинилась перед тобой?
ОЛЕГ. Успокойтесь. Люба. Извините меня… извините.
ЛЮБА. Не хочу жить. Не хочу! Убейте меня кто-нибудь! Убейте!! Я не…
ОЛЕГ (обхватил её, прижал к себе её голову). Всё… Всё, всё, всё, всё… Всё. Это я. Я виноват. Я… Это у меня. У меня не получается. Не у Вас. У Вас всё получится, всё, потому что… Потому что Вы рождены … с сердцем прекрасным, справедливым. И плачете ли Вы, гневаетесь, не имеет значения. Вы просто рождены, чтобы всё получилось, поверьте. Ваши страдания, слёзы, красота, наконец, – всё…
ЛЮБА (всхлипывая у него на груди). А почему же у Вас не получается? Разве у Вас не такое же сердце? Почему?
ОЛЕГ. Почему. Ну… (Усмехнулся). Как Вам сказать? Это хороший вопрос. И спасибо Вам за него, но… я верю, что получится. С Вашей и Божьей помощью, конечно. В страданиях, муках, а как же? В них… в них наша с Вами Вера. В них Ваше возмездье, в них… если хотите, наша Победа. До этого, разумеется, ещё далеко, надо трудиться, трудиться. Очень много трудиться. Много…

Он отошёл от неё и стал ходить по мастерской, что-то пытаясь ещё досказать…

ЛЮБА (сначала ходит за ним, потом встаёт на колени и крестится). «…Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да приидет Царствие Твое,
Да будет воля твоя,
Яко на небеси и на земли,
Хлеб наш насущный даждь нам днесь
И остави нам долги наша,
Якоже и мы оставляем должником нашим,
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукавого…»

Тишина. Воет вьюга.

Люба осторожно подходит к мольберту, смотрит.

ЛЮБА. Ой…Какая мазня.
ОЛЕГ. Что-о?!
ЛЮБА. Никогда не видела картину во время работы.
ОЛЕГ. Отойдите подальше!
ЛЮБА (отходит, смотрит). Да, это я. И не я… (Замечает висящее на ширме платье-рубище, сшитое специально для неё). Я поняла. Пишите.

Идёт за ширму, снимает висящее на ширме платье, моментально переодевается, выходит. Становится, будто, и хмель весь пропал. Художник хлопнул в ладоши, подпрыгнул, полетел к мольберту. Несколько точных движений и всё готово к работе.

ОЛЕГ. Хорошо… так хорошо, только не молчите, говорите что-нибудь. Монолог… Почитайте какой-нибудь монолог.
ЛЮБА. Какой?
ОЛЕГ. Какой-нибудь. Такой какой-нибудь, знаете… эдакий.
ЛЮБА. Из «Гамлета» пойдёт?
ОЛЕГ. Пойдёт!
ЛЮБА. «…А-а-ах, как я подл!..
ОЛЕГ. Хорошо! (Работает).
ЛЮБА. …Какой я раб презренный!
ОЛЕГ. Очень хорошо! (Работает).
ЛЮБА. Что ж хорошего?
ОЛЕГ. Дальше!
ЛЮБА. …Не дивно ли, – актёр, при тени страсти,
При вымысле пустом, был в состоянии
Мечтам своим всю душу покорить!
Его лицо от вымысла бледнеет,
В глазах дрожит слеза и рвётся голос,
ОЛЕГ. О-очень… это…
ЛЮБА. В чертах лица отчаянье и ужас,
ОЛЕГ. Да… Да.
ЛЮБА. Всем существом мечте он предаётся!..
ОЛЕГ. Здорово.
ЛЮБА. И всё из-за чего?
ОЛЕГ. Ага.
ЛЮБА. Из-за кого?
ОЛЕГ. Ага.
ЛЮБА. Какая-то Гекуба!
ОЛЕГ. Да?
ЛЮБА. Что ему Гекуба?! Что он Гекубе, чтоб так страдать из-за неё?!
ОЛЕГ. Действительно.
ЛЮБА. А я… ничтожный, малодушный раб, –
Я делу чужд. В мечтаниях бесплодных
Я не решаюсь слова за отца сказать…
ОЛЕГ. Как?! Почему?!
ЛЮБА. За моего отца!
ОЛЕГ. Да?!
ЛЮБА. Над чьим венцом и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодейство!..
ОЛЕГ. Да, да, да, да…
ЛЮБА. Что это значит? Трус я? Трус?!
ОЛЕГ. Ну, почему? Почему обяза…
ЛЮБА. А если кто-нибудь решится мне бросить имя негодяя? Иль прикоснётся к моему лицу? Неужели я обиду перенёс бы?
ОЛЕГ. Нет.
ЛЮБА. Да. Да!! (Сквозь слёзы). Я голубь мужеством! Во мне нет ж-жёлчи!
ОЛЕГ. М… не сказал бы.
ЛЮБА. И мне обида не гор-рька, – да-да. Да-да-а-а!
Иначе бы давно я королём-злодеем
Всех во-о-ор-ронов окрестных н-накорми-ил-л!!
(Хриплым голосом). Кровавый сластолюбец.
ОЛЕГ. Это хорошо-о. Ой, как хорошо-то.
ЛЮБА. Лицеме-ер…
ОЛЕГ. М-гу…
ЛЮБА. Ты думаешь, всё шито-крыто?
ОЛЕГ. Да?
ЛЮБА. И тяжести злодейства избежишь? Ох, ошибаешься.
ОЛЕГ. Ошибаешься.
ЛЮБА. Злодейство немо, но порой оно таи-и-инственно и внятно говорит.
ОЛЕГ. Конечно. (Вбирая в себя воздух). А-а-а… (Показывает ей сразу два больших пальца вверх на обеих руках). А-а-а…
ЛЮБА. Иль невзначай оброненное слово, иль вспыхнет там,
Где вспыхнуть нет причин, ха-ха!
ОЛЕГ. Ха-ха!
ЛЮБА. И вот уж, понесло-о…
Пошёл клубок крутиться!
И твой конец уж близок, он в пути!
И совесть, со-о-овесть… вдруг заговорит!!
И выдаст… выдаст…
Звонок.
Олег и Люба вздрогнули, прислушались. Звонок повторился.

ОЛЕГ (идёт за кулису). Кто там?
ГАРИК (за кулисой). Мы! Полиция! Открой дверь и покажи паспорт.
ОЛЕГ (входя) А, чтоб тебя… Иди к чёрту!

Входит Гарик, за ним Людмила.

ГАРИК. Что это вы притаились? Вы тут живы, вообще, или нет?
ОЛЕГ. Живы. Работаем.
ГАРИК. Уж больно тихо что-то. Подозрительно. Очень. (Уходит за кулису, в другую комнату).
ЛЮДМИЛА. Люба, мы тебя потеряли. Тебя нигде нет. Ждём, прямо, извелись. Не случилось что? Катя с Тамарой побежали в больницу.
ЛЮБА. Я недавно оттуда.
ЛЮДМИЛА. Маме сделали операцию?
ЛЮБА. Да…
ЛЮДМИЛА. М-гу. М-гу. Вы, значит, трудитесь?
ЛЮБА. Трудимся.
ЛЮДМИЛА. Ну, и… (Люба пожимает плечами.)
ОЛЕГ. Что-то есть, что-то есть.
ЛЮДМИЛА. Как я рада. Люба… (Идёт к ней, чтобы обнять).
ОЛЕГ. Руками не трогать. (Работает).
ЛЮДМИЛА. Ай… Да? Надо же.
Входит Гарик с целлофаном в руке, что-то жуёт, раздаёт всем по булочке с изюмом, все с удовольствием принимают, идёт к Любе, отщипывает по кусочку, кладёт ей в рот, «подкармливает».
Все жуют, при этом, художник работает, Мила украдкой подсматривает, Гарик кормит Любу, а Люба позирует.

ОЛЕГ. Что в академии-то?
ГАРИК. А! Что в академии. Ты не знаешь, что в академии?
ОЛЕГ. Нет.
ГАРИК. Бардак… как всегда. Не топят. Грязь. Работаем в перчатках. Шеф орёт… по причине и без.
ОЛЕГ. Ясно… Ну, а диплом? Что-то есть?
ГАРИК. Да… зацепил, вроде, тему, но она… стара, как мир.
ОЛЕГ. Поделись.
ГАРИК. М-гу. Ты чё? Работать не сможешь, смеяться будешь.
ОЛЕГ. Цену набиваешь? Ладно, не интригуй. Давай.
ГАРИК. Смотри. Я предупредил… (Вздохнул). Понимаешь… Из головы не выходит. Свербит, как ржавая пружина в диване. Ни сесть, ни лечь.
ОЛЕГ. Начало многообещающее. Дальше.
ГАРИК. Зачем бы ехать ей во второй раз, скажи мне? Зачем?! Ведь жили бы мы все сейчас, как нормальные люди. Ну, съездила раз и хватит, хватит. Нет.
ОЛЕГ. Прости, ты о ком? Куда съездила?
ГАРИК. В Грецию, не к ночи будь она помянута, в Грецию.
ОЛЕГ. Так. Давай по порядку. Что-то я не припомню, чтобы у нас в стране так трагически кто-то ездил в Грецию. Людмила, Ваши девочки в Греции были?

• « ДЕВОЧКА И АПРЕЛЬ
• » ПОМПИНИЯ