ЛЮДМИЛА. Не были.
ОЛЕГ. Гарик, ты о ком?
ГАРИК Да знаете вы, о ком я. Сперва привезла из Греции величайшее благо, а в другой раз – непомерное зло.
ОЛЕГ. Княгиня Ольга, что ль? Ты знаешь, Гарик, мы и так трудно живём, не надо об этом. Крещение, Нагорная проповедь, всё это…
ГАРИК. Почему же, не надо? Может, поэтому так и живём… в упоении своим страданием? Долготерпением? Где ты найдёшь ещё в мире столько безмерного, столько бессмысленного терпения?..
ОЛЕГ. Ты собираешься всё это…
ГАРИК. Да. Да! А что?
ОЛЕГ. Не знаю. Зачем? Как ты всё это выразишь? Да и планка уж больно…
ГАРИК. Думаешь, не потяну?.. Ничего, выражу. Выражу!! Сдохну, но выражу…
ОЛЕГ. Кого выразишь? Волка, козу и капусту? К моменту сдачи диплома? Забавно.
ГАРИК. Да. Может, и не получится. Но думаю, что…
ОЛЕГ. Ты все эти пять лет думал? Не долго ли?.. Нет, потрясающе. «Может, получится, а может, и…». Только волк, пока лодка твоя плыть будет, всё время сожрёт! Вместе с козой и капустой.
ГАРИК. Ну… что ж.
ОЛЕГ. А, – ну, давай…

Гарик долго посмотрел на него, но ничего не ответил. Олег стал протирать кисти, переставлять банки с краской, наводить порядок. Слышно, как на улице ветер завыл…

ЛЮБА. А ты всё равно пиши, Гарик. Тема-то великая. Против терпения, против долготерпения…
ОЛЕГ. Пиши, пиши.
ЛЮБА. Непременно пиши. И не верь никому. Даже если не верит в тебя твой заклятый враг или собственный друг. Злая жена или родная мать. Даже, если разуверишься сам в себе, в своём таланте, в своём ремесле, – пиши. Пиши вопреки, пиши всем на зло, сквозь немоту, глухоту, пусть впереди лишь одна пустота, всё равно – пиши! ибо ты художник, Гарик, я знаю, художник. И пути твоей лодки, твоей! и ничьей кого-либо ещё, никто знать не может, так как пути эти – неисповедимы…

ЗТМ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина пятая.

Бар. В динамиках звучит лёгкий блюз, за эстрадой мелькают тени танцующих.
На переднем плане слева, за столиком, сидят Двое мужчин, один с «дипломатом», другой без. Пьют минеральную воду. Справа одиноко сидит Гарик, рисует, его неизменная кожаная папка висит тут же, на спинке стула. Входит Макаров.

МАКАРОВ. А! Застыл. Ветер, ужас… (Увидев, что Двое мужчин, сидевших за столиком слева, начинают подниматься, направляется к Гарику, раздевается, трёт руки, – Мужчины садятся). Вот-те и декабрь. Метёт, как в феврале. (Подходит охранник, принимает пальто, уносит с собой).
ГАРИК. Да нормальная погода, Сергей Александрович. Зима. Крестьяне, опять же… торжествуют.
МАКАРОВ. Нормальная, как же. Водителю припарковаться негде. Всё занесло. Вышел, снег глаза колет, еле до дверей дошёл.

Подходит бармен, подносит две рюмки коньяку, две дольки лимончика. Сергей Александрович предлагает Гарику, Гарик отказывается. Крякнув, Макаров опрокидывает в себя одну за другой обе рюмки, зажёвывает лимончиком. Бармен уходит. Сергей Александрович причёсывается, разглядывает публику.

ГАРИК (меняет лист, вглядывается в его лицо). Озимые… озимые под снегом. Значит, будем с хлебушком.
МАКАРОВ. Ой, да ты чего меня так разглядываешь-то? Давно не видал, что ль?
ГАРИК. Я говорю, озимые снежком-то, хорошо. (Готовится рисовать).
МАКАРОВ. А пьяных снежком? Бомжей? Дороги. Поезда.
ГАРИК. Да? (Ищет ракурс).
МАКАРОВ. Метелью занесёт, до весны не найдёшь.
ГАРИК. А зато красиво, Сергей Александрович, романтично. Представляете, заснуть в
снегу, под стук колёс, и проснуться только весной. Как в песне.

МАКАРОВ. В какой песне?
ГАРИК (напевает). «…Метель метёт, и вся земля в озно-обе… (Потихонечку начинает рисовать). А поезд мчится, мчится сквозь мете-е-ель,
А Вы лежите пьяненький в сугро-о-бе,
И Вам квитан-ции не надо на по-стель. (Повторяет последние две строчки).

Все немного притихли, слушают.

МАКАРОВ (машинально повторяет за ним, под сурдинку). А Вы лежите пьяненький в сугро-о-бе… И Вам квитан-ции не надо на по-стель…» Ой! (Смотрит на него).
ГАРИК. Чего?
МАКАРОВ. Михаил Светлов, что ль?
ГАРИК. Михаил Светлов.
МАКАРОВ. А я думал, вы только «хиты» свои знаете.
ГАРИК. Обижаете, Сергей Александрович.
МАКАРОВ. Ну, даёшь, диссидент несчастный! Это ж моя молодость!

Подходит снова бармен, подносит на блюде две чашечки кофе. Макаров и Гарик принимают их, бармен уходит.

МАКАРОВ. Тут как-то с инспекцией, значит, приехали мы в супермаркет на Комсомольской. Выходим. А из динамиков на всю площадь певичка, голосом, ну, вроде, она только что из ясель сбежала. Ага. Стрелочка такая, невидимочка. Ну, и текст соответственно, современный: «…Не дам, не дам, не дам, не дам, –
Ну, и что, что ты красивый,
Всё равно тебе не дам!»
ГАРИК (хохочет). Красивый, но не дам?
МАКАРОВ. Ага. Так это… Ты откуда песню-то эту знаешь?
ГАРИК. Про метель-то? Так вечер у нас в академии был. Одна актриса пела, под гитару, на бис даже просили.
МАКАРОВ. Это я ещё на Рябиновой улице жил, у Московской-кольцевой. На службу на попутке ездил. С томиком стихов.
ГАРИК. Светлова?
МАКАРОВ. Ага… Молодой был. Дождь, помню, хлещет, а я в подъезде, напротив… на окна его смотрю. Жду, когда же выйдет. Я так и ходил за ним. Ну… книжку подписать. Как это у него про осень-то? Погоди. Сейчас, сейчас… (Поёт, закрыв глаза, Гарик подхватывает). «…Придёт к вам осень в жалком одея-а-ньи…
В деми-сезонном стареньком пальто-о-о…

Зал совершенно притих, все слушают. С улицы доносится вьюга.

И жизни нет… и нет оча-а-рова-а-нья…
И Вам квитан-ции не надо ни на что…» (Вздохнул). Ладно, пойду. Да! Как там у вас? С картиной? Что-нибудь происходит, нет?
ГАРИК. Движется.
МАКАРОВ. Правда?
ГАРИК. Потихонечку.
МАКАРОВ. Да? (Достаёт пачку сигарет, в ней ни одной сигареты, мнёт её).
ГАРИК. Работают. (Достаёт свои сигареты, предлагает, тот отказывается).
МАКАРОВ. Представляю. И как? Получается?
ГАРИК. Что-то получается, что-то нет, дело живое. Какой-то Крест такой сооружает…
МАКАРОВ. Да? Надо зайти как-нибудь, глянуть. Интересный он?.. вообще?
ГАРИК. Кто?
МАКАРОВ. Ну, этот, друг твой? Художник? Он, что, с тобой учится?
ГАРИК. Нет, он заканчивал Академию, когда я поступал.
МАКАРОВ. А, вот так?
ГАРИК. А что?
МАКАРОВ. Да нет, нет, ничего. Просто, глаза у него какие-то… Как две вспышки. Фотографирует, прямо. Ага.
ГАРИК. Он очень талантливый, Сергей Александрович.
МАКАРОВ. Необычный. В молодости такие у ядерщиков видел… (Достаёт записную книжку). Как же это он про картину? Мне так понравилось. А, вот… даже записал: «Во всей её фигуре… неотвратимость возмездия». Представляешь? «Неотвратимость возмездия»! Ничего себе?.. «За несбывшиеся надежды, за обманутые мечты, за гибель возможного». Прямо, как в театре. Это, брат, не хухры-мухры. Как я понимаю, картина будет называться – «Россия на Кресте»?! А?! Звучит? (Гарик пожимает плечами, Макаров достаёт книжечку, записывает). А что, может быть. «Россия на Кресте». Это… красиво. А ты всё тему ищешь… для диплома. А?
ГАРИК. А я уже нашёл.
МАКАРОВ. Да, ну? Гарик! Да ты что? Что ж ты молчишь? Тебя поздравить можно? О чём, если не секрет?
ГАРИК. Э-э, Сергей Александрович, нет уж! Это Вы меня сразу туда, в книжечку. Не-не-не.
МАКАРОВ. У-ух, ты, смотри, диссидент какой, тоже мне! А, ха-ха! Ну, давай-давай, пацан. Пора в люди. А там помогу. Ты лучше вот что, скажи, как там Люба?
ГАРИК. А что, Люба? Нормально. Трудится.
МАКАРОВ. Трудится?
ГАРИК. Трудится.
МАКАРОВ. Что, значит, трудится? Что ты трудом называешь, дурачок? В каком смысле, трудится?
ГАРИК. В прямом.
МАКАРОВ. Да ну тебя к ч-чёрту! С тобой с ума сойдёшь. Пойду, сигареты куплю.

Идёт к стойке. К нему подходит барменша. Макаров покупает сигареты, закуривает.

БАРМЕНША. Не изволите ли ещё щ-щего, Сергей Александрович?
МАКАРОВ. Налей-ка, барышня, коньяку. Да полней.
БАРМЕНША. Щ-ща бу, Сергей Александрович, бу щ-ща… (Отходит, готовит заказ).

Из-за кулис выходят Людмила, Тамара и Катя. Непонятно, то ли плачут, то ли хохочут, направляются к столику, где рисует Гарик, посмотрели и вдруг разом, втроём, так и завизжали, как поросята, упав на него. Чуть не свалили со стула.

ГАРИК. Да что же это такое? (Те ещё пуще хохочут, поползли вокруг столика). Ну, дайте работать-то!! (А те ещё припустили, давятся, не остановить, даже барменша оглянулась, пожала плечами Макарову). По-моему, пора вязать. Не дёргайте меня! Отвалите. Ой-ой-ой. Что вы щиплитесь?! Мне же больно. Ну, не надо так девочки. Пожалуйста. Это же вдохновение!..

Девушки опять завизжали. Плотные мужчины, один с «дипломатом», другой без, с недоумением смотрят на них, раскладывают карты, расписывают преферанс.

МАКАРОВ (подойдя к ним). Извините, господа. Я не помешаю? Вы позволите?
ВТОРОЙ. Как можно! Сергей Александрович, пожалуйста. Ждём-с.
МАКАРОВ (присаживаясь). Ну?
ВТОРОЙ. Мы согласны. Без проблем. Алексей Николаевич, даже сказал, что всё это…
ПЕРВЫЙ (с дипломатом). Бу сде, Сергей Александрович. Мне думается, что это всё…
МАКАРОВ. Потом-потом. Потом. (Зовёт). Людмила Михайловна. На минуту. (Идёт к ней).
ЛЮДМИЛА. Слушаю Вас, Сергей Александрович.
МАКАРОВ. Я могу попросить Вас об одном одолжении?
ЛЮДМИЛА. Да.
МАКАРОВ. Узнайте, пожалуйста, может Любовь Николаевна выйти ко мне?
ЛЮДМИЛА. Одну минуту. Сейчас. (Отвернулась, посмотрела в кулису). Кать! Подойди, пожалуйста! (Девушки идут друг к другу навстречу). Слушай, Кать… я сейчас приду… Минеральную с газом попроси на этот столик, пожалуйста.
КАТЯ. Хорошо, Мил. Большую?
ЛЮДМИЛА. Да, двухлитровую… ну, и это… (Наклонилась, что-то сказала ещё. Катя кивнула, и они разошлись, Людмила в кулису, Катя к стойке).

В этот момент барменша подходит к столику, поправляет бокалы, ставит тарелочку с нарезанным лимончиком, наполняет рюмки коньяком, делает «книксен», возвращается к стойке.
К ней подошла Катя, что-то спросила, барменша ответила. Катя кивает, несёт минеральную воду, смотрит на Тамару, стоявшую около Гарика и смотревшую, как он рисует. Тамара подходит. Катя тихо что-то ей говорит, идёт к столику, открывает бутылку с водой. Тамара уходит.

• « ДЕВОЧКА И АПРЕЛЬ
• » ПОМПИНИЯ