Паша не реагирует на ситуацию, не встает, чтобы освободить место вошедшим. Серега садится рядом с Моисеем, Воробей пятится в коридор, устраивается на откидном стуле.
Воробей: – Ничего. Не беспокойтесь, хозяева, я здесь посижу.
Моисей: – Ну какие же мы хозяева и какие же вы гости? У нас у всех права одинаковые.
Паша: – Права одинаковые. Обязанности вот почему-то у всех всю жизнь разные (отворачивается лицом к стенке).
Какое-то время в купе висит молчание.
Воробей: – Сереж, ты спроси у них, ничего, что мы здесь сидим, мы им не сильно помешали? Что-то они молчат как-то вызывающе. У нас осталось?
На последний вопрос вскидывается Паша, садится. Серега достает початую бутылку водки, там уже немного совсем:
- На раз выпьем?
Воробей: – Ты как хочешь, а я свою долю на два раза разделю.
Серега: – Ну тогда пей первым.
Паша смотрит, как Воробей делает глоток, передает бутылку Сереге, тот прикладывается долго. Паша громко сглатывает слюну.
Воробей: – Э-э! Не увлекайся, отдай.
(Забирает водку, медлит, смотрит на Пашу)
Паша: – А-а-а мне? Мне нужнее, мне надо, я заплачу. (Опять лезет за деньгами.)
Воробей: – Засунь свои деньги себе в жопу. И научись говорить человеку, которого ты в первый раз видишь в своей жизни, «здравствуй». Ведь он еще не успел сделать тебе ничего плохого. (Допивает.)
Серега: – Пойдем покурим, Воробей, да и устраиваться на ночлег станем.
Воробей: – Пойдем. (Уходят.)
Паша неудобно вытягивается на полке, поскуливает от головной боли и тоски.
Моисей: – Да уж, как-то вы некорректно себя повели. Что уж, в самом деле, не поздороваться-то было?
Паша: – Водки мне, водки! Дайте мне водки…
Моисей: – Да где ж я ее возьму? Нету у меня. А вот таблеточки есть. Я сейчас поищу. Цитрамончик, аспиринчик – вам, глядишь, и полегчает.
(Возвращаются Воробей и Серега)
Воробей: – Ни хрена ему сейчас не поможет, кроме алкоголя. Давай, Сереж, открой.
Начинается процедура возвращения Паши к жизни. Моисей сбегал ополоснуть стакан из-под чая. Серега ищет в своем рюкзаке водку, Воробей усаживает Пашу в угол к окну, проверяет, сколько в нем жизни осталось. Поднимает руку Паши, роняет, как доктор, приоткрывает ему веки, заглядывает тому в глаза.
Моисей трогает Серегу за плечо, благоговейным шепотом спрашивает:
- Ваш товарищ – доктор?
Серега: – Какой, к черту, доктор!
Моисей: – Но у него такие профессиональные манипуляции…
Серега: – Алкоголик он профессиональный, знает, как это все бывает и что надо делать, по себе знает.
Воробей: – Хватит трындеть! Водки дайте. (Сереге) Много не наливай, грамм пятьдесят. Если его стошнит, чтобы не жалко было. (Берет стакан, протягивает его Паше.) Сам выпить сможешь?
Паша пытается взять стакан, пальцы не слушаются:
- Не-ет, пальцы судорогой свело.
Воробей, придерживая за спину Пашу, подносит стакан к его рту:
- Пей.
Моисей: – Господи боже мой, страсти-то какие, страхи-то какие! До чего же люди себя довести могут!
Серега: – Да не причитай ты как баба. Ну что, Воробей?
Воробей: – Лей еще. Уже побольше, грамм со сто. Первая хорошо пошла. (Опять вливает в Пашу водку, тот стучит о стакан зубами.)
Воробей: – Щас полегчает. Третью уже сам пить будешь.
Паша: – Спасибо, мужики, спасли.
Моисей: – Не приведи, Господи, еще раз такое увидеть.
Паша: – Моисей, а ты вот сейчас какого бога поминаешь: нашего, православного, или своего?
Серега: – Ожил, черносотенец. А по-моему, если он, конечно, есть, Богу по барабану, кто из нас православный, кто иудей. Давайте как-нибудь поудобнее устроимся. Разольем что тут осталось за знакомство.
Паша: – Пятьсот минус сто пятьдесят на четыре ровно не делится.
Серега: – Что ты бормочешь?
Воробей: – Мы по булькам разделим.
Серега: – А! Это он посчитал, сколько он из нашей бутылки отпил и сколько в ней на всех осталось.
Моисей: – Я сейчас колбаски достану, хлеба.
Паша: – Это которую ты ночью не доел?
Моисей: – Опять вы, Паша, за свое. Только что с Богом чуть не встретились, а такие мелочи высчитываете.
Паша: – И то правда. (Приподнимает бутылку) Мало на всех-то. Как вы думаете, ресторан в поезде есть?
Серега: – Да как же ему не быть в фирменном поезде! Более того, он – в соседнем вагоне.
Паша: – Я схожу. Отметить надо, возвращение-то мое. Так прихватило, думал, сейчас мотор переклинит.
Паша уходит. В купе заглядывает Люба:
- Белье брать будете? Сорок рублей комплект.
Серега: – Будем, хозяюшка. Я сам за ним приду, попозже. А что, Любушка, окно в купе открывается? Душновато как-то здесь, казармой пахнет.
Моисей: – Это – носки Паши, вон он их сушить повесил.
Люба: – Окно? Вряд ли, вагон старый. (Подходит, пробует открыть) Ну помогите кто-нибудь!
Серега (торопясь на помощь, успевает огладить Любу и по талии, и по заднице): – Меня Сергеем зовут, Любонька.
Люба (немного смутившись): – Очень приятно. Сережа, давайте вместе, рывком.
Серега: – Рывком – это мне нравится. В рывке – столько жизни, столько эмоций. И столько удовольствия, если он удался. Ну: три-четыре!
(Открывают окно. Серега выбрасывает на улицу грязные Пашины носки.)
Серега: – Люба, вы оставайтесь с нами. Сейчас Паша вернется из ресторана, Моисей закуску организует, посидим. Воробей, а у нас-то пожрать ничего не осталось?
Воробей: – А что, у нас что-то было? Что-то не припомню. Оставайтесь, Люба.
Моисей: – Нам всем будет приятно.
Люба: – Нет-нет. Нам по инструкции нельзя с пассажирами гулять.
Серега: – Любонька! Все инструкции, а служебные в первую очередь, пишутся только для того, чтобы их нарушать.
Люба: – Нет, мне уборку в вагоне еще надо успеть сделать. Спасибо.
Серега: – Ну я тогда провожу тебя. Белье опять же возьму.
(Люба и Сергей уходят.)
Воробей: – Давай, Моисей, по маленькой, пока никого нет.
Моисей: – А удобно это? Неловко как-то.
Воробей: – Неловко на потолке спать. А выпить – всегда удобно. (Разливает)
***
Люба и Сергей в служебном купе.
Сергей: – А где ваша сменщица?
Люба: – Заболела перед самой поездкой. Подмену не успели вызвать. Одна я, так устала за рейс.
Серега: – Хочешь, я сниму с тебя усталость?
Люба: – Как это?
Серега: – Ну, сначала руками. Потом… Любонька, а можно душ организовать?
Люба: – Какой душ? Не положено.
Серега: – Да что ты опять «положено – не положено»! Ты что, в передовики МПС метишь?
Люба: – Да никуда я уже не мечу. Не надо мне уже ничего такого давным-давно.
Серега: – А что тебе надо? Ты ведь вполне еще очень даже ничего женщина – снять только с тебя этот дурацкий форменный прикид, этот галстук. (Берется за галстук у узелка, пропускает его через пальцы, ведет рукой по груди. Люба, чуть медленнее, чем полагается «честной» женщине, и очень мягко снимает его руку со своей груди.)
Люба: – Белья сколько брать будешь, будете? Два комплекта или… один?
Серега: – Так один-то комплект на двоих брать наверняка «не положено»?
Люба: – Не положено.
Серега: – А я заплачу за два, а возьму один. А второй мы здесь, у тебя, для нас с тобой оставим. А?
Люба: – Как-то быстро ты за мной ухаживаешь…
Серега: – Мы же договорились – рывком. Да и нет времени у нас. На ухаживание. Мы ведь не до конца едем.
Люба: – Я знаю, посмотрела в билетах. Вам уже завтра выходить.
Серега: – И может быть, мы уже никогда в жизни с тобой не увидимся.
Люба: – Тем более. Надо ли что-то начинать?
Серега: – Надо. И начать, и кончить все дело в одну эту ночь. За одну всего лишь ночь успеть прожить всю жизнь, какая могла бы быть у мужчины и женщины.
Люба: – Красиво говоришь. Ты мне, вообще-то, сразу понравился. Как тебя на перроне увидела, так что-то внутри зазвенело. Как струна какая-то.
Серега: – Вот и надо на ней песню сыграть, нашу с тобой песню. Ты не беспокойся, у меня презервативы есть.
Люба: – Ну как же так можно?!
Серега: – Что?
Люба: – Так хорошо про песню сказал – и сразу про презервативы.
Серега: – Хорошо, Любонька. Готов рискнуть без них.
Люба: – Нет-нет, с ними! Я не заболеть от тебя боюсь, как бы не забеременеть. Я ведь еще вполне женщина.
(На весь коридор разносится: «Серега! Мы начинаем!»)
Серега: – Пойду. Так, сделаешь душ, Любушка-голубушка?
Люба: – Сделаем. Стой, белье-то возьми.
Серега: – Ага. Вот деньги. Не надо, не надо сдачи.
(Уже отошел, вернулся)
Серега: – Дай я тебя поцелую. (Целуются) Вот. Этот поцелуй – как печать на нашем с тобой договоре о сегодняшней нашей встрече.
Люба: – Раньше двенадцати не приходи. Пусть все уснут в вагоне. И Тюмень как раз проедем. После нее до утра никаких остановок.
***
Картина 5. Серега возвращается в купе. Там все в сборе и все готово к празднику: водка на столе (очень много), раскрытые жестянки с килькой, черный хлеб, колбасный сыр. Моисей суетится. Достал копченой колбасы, не знает, всю ее на стол выложить или кусочек отрезать.
Паша: – Что ты мечешься со своей колбасой! Спрячь ее обратно, я угощаю.
Моисей: – Ну, не хотите, как хотите.
Серега: – Бля! (Берет жестянку, читает) «Килька обжаренная в томатном соусе. Черноморская неразделённая». Тьфу, черт! «Неразделанная». Мировой закусон! Я как выпивать начал, так сразу и на всю жизнь кильку эту полюбил.
Воробей: – А я ее после метеостанции видеть не могу. Завхоз на Большой земле ворюга был, каких свет не видел. Всю мясную тушенку нефтяникам продал, а нам на всю зимовку одной этой дряни прислал. Целый вертолет. Жаль, посадили его к моему отпуску.
Паша: – Почему жаль?
Воробей: – Да морду я ему не успел набить.
Моисей: – Вы такой… небольшой, а, по-видимому, дерзкий.
Серега: – Да он не один бы ему морду пошел бить, друзей бы позвал с собой.
Воробей: – Ага. Тем более желающих много было. У Верки аллергия на эту кильку сраную началась. Это начальница у нас была на станции – Верка. Ребенка не доносила – выкинула. Они с мужем зимовали.
Серега: – А чего сидим, кого ждем? Банкуй, приятель. Как тебя зовут-то? И вообще, давайте наконец познакомимся. (Протягивает руку Паше. «Павел» – «С днем рождения тебя, Павлик». «Моисей Соломонович» – О-о-о как! А раньше как звали?» – «Раньше… Михаилом Семеновичем».)

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока