Паша: – Тьфу ты, господи! Почему такой дурдом вокруг сделался? Подожди, воды принесу.
Моисей: – Не нужно, я сам (но идти не может, колени его просто подгибаются от страха. Паша уходит за водой.)
Моисей: – Что же это? Что же это такое? Что происходит? Как же так?..
Паша возвращается: – Держи, запей.
Моисей: – Павел, вы не знаете, скоро ли будет какая-нибудь большая станция, я бы вышел, я хочу сбежать с этого поезда.
Но в дверях уже стоит сержант:
- Сбежать? Будешь застрелен при попытке к бегству.
Моисей: – Вы же говорили, что безвинных не стреляете.
Сержант: – Безвинных? Безвинных не отстреливаю, это точно. Но ты покажи мне хоть одного безвинного в этом купе.
Моисей: – Но я-то чем провинился?
Сержант: – А кому было сказано навести порядок в купе? Тебе. Я давал тебе пять минут (смотрит на часы). А прошло уже несколько больше. Так что тебя ждет дополнительное наказание.
Моисей: – Какое?
Сержант: – Это я еще не придумал. А пока – приступить к уборке!
Моисей убирает со столика все в пакет, отодвигая подальше к окну открытую жестянку с рыбными консервами, наклоняется собрать что-то с пола, кряхтит, становится на четвереньки.
Паша: – Почему-то с детства очень не люблю милиционеров. Особенно сержантов.
Сержант: – Не любишь? Интересно, за что? (Берет жестянку и выливает консервы на белую рубашку Моисея.)
Паша: – Ну и скотина же ты!
Сержант: – Ты оскорбил должностное лицо при исполнении им служебных обязанностей. Я тебе сейчас пущу пулю в лоб и скажу, что это была самооборона. Моисей будет свидетелем.
Моисей: – Товарищи, не ссорьтесь, зачем? (пытается себя почистить, от этого становится только хуже) Давайте лучше посидим, поговорим спокойно.
Паша: – Ага, посидим. Тем более что у сержанта сегодня день рождения.
Моисей: – Да? Поздравляю вас!
Сержант: – Спасибо, Моисей, сядь, отдохни. А что же ты, Паша, меня не поздравляешь?
Паша: – Я ж тебе говорил, что насухую не поздравляю.
Сержант: – А с выпивкой, значит, ты меня поздравишь?
Паша: – Выпью и поздравляю. Не жалко.
Сержант: – Моисей, сходи к Любе. У нее коньяк есть, китайский. Она сто рублей за него просила. Но, может, и так отдаст, как подарок мне на день рождения.
(Моисей уходит)
Сержант: – А ты ведь домой едешь?
Паша: – Тебе-то что за дело?
Сержант: – Да не ерепенься ты. Просто лицо твое как будто знакомо.
Паша: – Ну домой. Только вряд ли мы когда виделись. Я когда из города ушел, ты еще пацаном сопливым бегал.
Сержант: – А ты где жил? В Новореченске?
Паша: – В Шанхае, нахаловка такая была, самострой на берегу.
Сержант: – Ну так и мы там жили! Сразу у моста.
Паша: – У моста, говоришь? Так и я там жил. У тебя какая фамилия?
Сержант: – Лехманов.
Входит Моисей: – Люба говорит, что вы свой подарок от нее уже получили, а коньяк она лучше выльет.
Паша: – Как это выльет?
Сержант: – Моисей, тебе что, для меня сто рублей жалко?
Моисей: – Нет, не жалко. У меня деньги здесь, в пиджаке.
Сержант: – Ну так бери свой пиджак – и быстро!
Моисей: – Да-да, я сейчас. (Уходит)
Паша: – Не, сержант. Тебе не в поезде охраной кататься, а на зоне собак выгуливать, там тебе самое место, в вертухаях.
Сержант: – Ты что? Заступаешься за него, что ли?
Паша: – Нужен он мне заступаться. Каждый сам за себя должен уметь заступиться.
Сержант: – Вот именно! Кто чего достоин, тот то в жизни и имеет. Правильно я говорю?
Паша: – Правильно.
Появляется Моисей: – Вот. Только он почему-то открыт уже был, это не я.
Сержант: – Да знаю я, что открыт. Наливай.
Моисей: – Я? Я не умею.
Паша: – Эх вы, ученые! Дай сюда.
Сержант: – Во, Моисей, гляди: ни один еврей так не разольет, всем одинаково, а себе чуть-чуть, но побольше!
Паша: – Это я не специально. Рука дрогнула. Ну, давай, землячок, с днем рождения тебя.
(Пьют. Моисей давится, не может выпить полстакана сразу.)
Сержант: – Да ладно, вижу, что уважаешь, не переводи продукт.
Моисей: – Я вас тоже поздравляю, товарищ сержант, здоровья вам и этого, продвижения по службе.
Сержант: – Подлизываешься. Да не бойся ты меня, старый. Сидишь тут, зубами стучишь. Иди-ка лучше в штабной вагон, закажи песню для меня.
Моисей: – Песню?.. Хорошо.
Сержант: – Да ты куда пошел-то? Штабной вагон в другой стороне. (К Паше) ну, наливай, что ли!
Паша: – У тебя брат старший есть? Юрка?
Сержант: – Был. Юрка.
Паша: – Как «был»?
Сержант: – Ты мне еще вчера знакомым показался, по брательнику. Вы ведь из одной компании с ним, правильно я сообразил?
Паша: – Из одной. Только я в восемнадцать лет зону пошел топтать, а он – в армию.
Сержант: – Вишь ты, зона тебя и спасла. А брательник мой из армии не вернулся.
Паша: – Он Афган успевал зацепить…
Сержант: – Во-во, зацепил. Расстреляли его в Ташкенте за воинские преступления.
Паша: – Что он натворил-то?
Сержант: – Да пойди разбери, что он натворил. Геройствовал не в тех местах, где было можно. Мне это его геройство до сих пор боком выходит! В школу милиции не взяли. Выпьем!
Паша: – А что, дома-то наши стоят еще у реки?
Сержант: – Да ты че! Ты когда в последний раз в городе был? Снесли наш Шанхай давно.
Паша: – Жалко. Я ж до школы перед уроками порыбачить в нашей реке успевал. Хорошее было место!
Сержант: – «Хорошее»! Бараки вонючие!
Паша: – Ну, это кому как. Ты радио включи, а то не услышишь свою песню.
(Сержант включает радио, там что-то звучит)
Паша: – У тебя курить есть?
Сержант: – Что, совсем поиздержался, землячок?
Паша: – Совсем.
Сержант: – Ну держи. Мне, конечно, не жалко, но они убывают.
(Возвращается Моисей)
Сержант: – Ты чего приперся? Где песня?
Моисей: – Так вот же, еще поют.
Сержант: – Ты что за дрянь для меня заказал?! Ты, ученый занюханный!
Моисей: – Так а что надо-то было?
Сержант: – Паша, разлей остатки. Я сейчас к своим уйду, через час вернусь. Чтобы ровно через час для сержанта Лехманова на весь поезд звучала веселая песня. Ты меня понял?
Моисей: – Понял. А какая?
Сержант: – Веселая. Чтобы она понравилась мне. А что мне понравится через час, я и сам не знаю. Твоя задача – угадать. И пусть хранят тебя все твои святые от моего гнева.
(Сержант выпивает один и уходит.)
Картина 15.
Паша: – Моисей, а где у нас Серега?
Моисей: – Он от поезда отстал.
Паша: – Да ты что!
Моисей: – Лучше бы я отстал от этого кошмара.
Паша: – Ты? Не. Тебе нельзя отставать от поезда.
Моисей: – Почему?
Паша: – Ты не приспособленный к таким неожиданностям.
Моисей: – Как вы можете знать, к чему я приспособлен, а к чему нет?
Паша: – Так, видно же. Вот на хера ты мне выкаешь-то? А представь, что отстал от поезда, без денег, без документов, в этой своей засранной рубашке. И будешь ходить выкать среди бомжей вокзальных…
Моисей: – Почему это среди бомжей?
Паша: – Ну а кто с тобой в таком виде разговаривать-то еще станет? И они, бомжи-то вокзальные, вмиг штаны твои на какое-нибудь тряпье свое выменяют, штаны-то на тебе приличные.
Моисей: – Как это «выменяют»? Я не отдам.
Паша: – Да куда ты денешься! Ты и тут-то постоять за себя не можешь, где вокруг почти приличные люди, а уж на вокзале… Отдашь штаны. Смотри, чтоб не кинули они тебя после этого, бомжи-то. Они штаны-то твои на какую-нибудь гадость поменяют. «Трою» какую-нибудь. Или «Композицию». И вот тут ты, во-первых, должен обязательно потребовать себе взамен штанов хоть какую-то одежду, а во-вторых, не позволить им пропить твою одежду без твоего участия. Слушай, а этот, маленький-то, где? Как его, Воробей, что ли? Куда он-то улетел?
Моисей: – Вон, у себя спит.
Паша: – Спит? Так молча не спят. Посмотри, он живой? А то уж, поди, улетел куда на небо.
Моисей встает и пытается разбудить Воробья: – Он не отвечает… И это… ноги у него какие-то деревянные и холодные.
Паша: – Ну вот, этого еще не хватало!
(Встает и начинает толкать, теребить Воробья, трет ему уши)
Моисей: – Вы что делаете? Вы же ему уши оторвете!
Паша: – Уши! А на хера ему уши, если он сейчас ласты склеит?
Воробей на секунду очнулся: – Не трогайте вы меня. Отпустите меня совсем. Не хочу я тут с вами оставаться…
Последние слова Воробья слышит появившийся в купе Серега.
Паша: – О, Серега! (К Моисею: «Отстал, отстал»! Мелешь что ни попадя!) Тут это, твой приятель концы отдает. Ты вовремя. Как раз попрощаться еще успеешь.
Моисей: – Так вы не отстали, Сережа? А Люба за вас так переживала.
Серега: – Переживала? Чего-то я этого не заметил. Ну-ка, Паша, отойди.
(Паша «отходит», собирает со стола недопитые стаканы и – под шумок – все это выпивает)
Серега раздвигает веки Воробья: «О, блядь!» Ощупывает ноги, массирует их, слушает сердце: «Черт!»
Моисей: – Что? Что с ним?
Серега: – Так далеко он от меня еще никогда не отлетал! Самое большее – ноги до колен холодели. А тут – по самые помидоры! Так, Моисей, наблюдай за его глазами.
Моисей: – А как? Они же закрыты.
Серега: – Ох ты, господи! Вот так сделай. (Показывает ему, как раздвигать веки)
Серега: – Видишь, пленкой глаз пошел, как у птицы?
Моисей: – Ви… ви… вижу…
Серега: – Надо, чтобы она пропала, эта пленка, тогда он оживет.
Серега массирует, растирает Воробью ноги, закатывает тому брюки, снимает носки, трет, щиплет ноги товарища.
Серега: – Паша, иголку какую-нибудь найди.
Паша: – Иголку? Найди иголку в стоге сена. Где ты здесь видишь сено?
Серега: – Да ты уже опять пьян, зараза! Моисей, у тебя-то есть иголка?
Моисей: – Иголка? Нет, только разве булавка от значка. Подойдет?
Серега: – Давай булавку.
Моисей отстегивает от лацкана значок, протягивает его Сереге. Тот отгибает булавку до прямого угла, взглядывает на значок: «Мастер спорта. Какого спорта-то, Моисей?» Моисей: «Шахматы». Паша: «Лучше бы ты боксом занимался. Мастер спорта по боксу – это бы тебе больше в жизни пригодилось. Бомжи-то в шахматы почти не играют. Разве что редко когда». Серега начинает всаживать булавку в ноги Воробья. В икры и выше, в бедра, в задницу. Колет, массирует, опять колет. Воробей наконец приходит в себя: – Комары, зараза, заели совсем. Укройте меня чем-нибудь.
Серега: – Моисей, что у него с глазами?
Моисей: – Промаргивает как будто.

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока