Моисей: – А как они общаются?
Серега: – Молча. Без слов.
Моисей: – На уровне мысли?
Серега: – Ну типа того. Только, я думаю, никуда он не летает. Все это- его фантазии. Мечты. У него жизнь какая-то вся изломанная. Мать рано умерла. И ладно бы умерла. У нее рак был, и она… ну, в общем, сама из жизни ушла. И он на нее обижен за это. Считает, что она могла бы и помучиться ради своих детей. У него брат еще есть. Отец потом женился, сына младшего родственникам своим отдал на воспитание, а Сашку в другой город отправил, в четырнадцать лет. Ну и так он как-то всю свою жизнь и мыкается по чужим углам.
Моисей: – А своя семья у него есть?
Серега: – Была. Он рано женился, в восемнадцать лет. В армию его забрали. А жена его молодая родила после этого. Через десять месяцев. Как-то они его еще обманули с тещей. Наврали, что беременность тяжелая была, ребенок слабенький родился, и вот только когда стало ясно, что малыш выживет, только тогда солдату и сообщили. Потом он отслужил, вернулся, стал заботливым отцом и мужем. А потом у него еще один ребенок родился. Опять не от него. Тогда-то он и сбежал на свою метеостанцию. Эти два года были у него самыми счастливыми в жизни. Как-то у них там все справедливо было. Как в этом космосе его.
Моисей: – А что ж он там не остался?
Серега: – В космосе?
Моисей: – Да нет, на метеостанции…
Серега: – Женщины не нашел. С ума, рассказывал, начал без бабы сходить. Вот и вернулся.
Моисей: – И не женился больше?
Серега: – Да почему? Он периодически женится. Но редкая жена может вытерпеть его больше года.
Моисей: – Почему?
Серега: – Требует он от них много. А они все никак не соответствуют. Я ему уже и объяснять перестал, что бабу надо просто терпеть. Они же нас, в конце концов, терпят. А ему так не надо. Хочет, чтобы все идеально было. Вот и выдумал себе далекую планету. Там его понимают, там его любят.
Моисей: – Да, грустная история.
Серега: – Ага. Ну что, Моисей, выпьем по последней за наш несовершенный мир. И спокойной тебе ночи. У меня еще дело одно есть.
(Выпивают. Серега берет со стола водку, встает уходить, возвращается, наливает в стаканы Воробья и Паши, накрывает один – консервами открытыми, другой – хлебом и уходит.)
Картина 9. Моисей сидит в задумчивости, потом спохватывается, достает блокнот, ручку, начинает что-то вычеркивать, записывать:
- Ах, пить-то как охота! Чайку бы сейчас, да Люба, наверное, уже спит. Охо-хо, и воды нет, пиво одно, ох, не надо бы мне его пить. (Пьет)
Паша (с угрозой и сожалением одновременно): – Ты что делаешь?
Моисей: – А? Что? Паша, вы не спите?
Паша: – Мама, мамочка! Ну что ты хочешь от меня? Зачем ты опять пришла? К себе, что ли, зовешь? Ну что ты молчишь?
(Паша встает, садится, опять ложится, опять встает – томится. Моисей очень напуган, не знает, что делать. Только решился бежать за Серегой, Паша загораживает выход, тянется к Воробью, чтобы разбудить, Паша и тут, словно специально мешает ему.)
Паша: – Мама! Ну скажи, зачем ты пришла ко мне? Я не хочу к вам с отцом. А где папа? Он тебя за мной послал? Я не хочу к вам. Мне еще жить охота, я еще не нажился, у меня еще столько сил.
Когда Паша немножко притих, Моисей будит Воробья:
- Саша, Саша, проснитесь! Я не знаю, что в таких случаях надо делать…
Воробей: – А? Что случилось?
Моисей: – Послушайте, послушайте сами. У Паши, видимо, началась белая горячка.
Паша: – Мама, ну не молчи, поругай ты меня, и тебе легче станет, и мне. Что ж ты на меня так смотришь-то? Так же вот смотрела, когда меня из школы выгнали. Смотрела-смотрела и заплакала.
Моисей: – У него ведь горячка. Что делать?
Воробей: – Нет, какая горячка! «Белочка» приходит под утро. Тут важно вовремя опохмелиться.
Моисей: – Какая «белочка»?
Воробей: – «Белочкой» в наших кругах называют белую горячку. «Белочка» – это реакция отравленного алкоголем организма на отсутствие свежей порции водки. Приходит обыкновенно только после продолжительной пьянки. Если вовремя не опохмелиться, мозг начинает нервничать и издеваться над человеком самым гнусным образом. Понял?
Моисей: – Нет.
Шепот, бормотание Паши переходят вновь в явственный монолог:
- Да не виноват я был, мама! Ты мне тогда не поверила и сейчас, что ли, не веришь? Ну ладно, ладно. Виноват. Но я же отсидел за это, от звонка до звонка. Не вини ты меня больше, мама.
Моисей: – Саша, это горячка!
Воробей: – Повторяю: во время запоя горячки не бывает. «Белочка» приходит на выходе из запоя.
Моисей: – Тогда что это?
Воробей: – Это – «бред обыкновенный».
Моисей: – Но он же может в этот бреду натворить черт-те чего!
Воробей: – Может.
Моисей: – Я… боюсь.
Воробей: – А ты забирайся на верхнюю полку, здесь не так страшно.
Моисей: – Так это же место Сергея. Он вот-вот придет.
Воробей: – А он давно ушел?
Моисей: – Не знаю. Может, минут двадцать.
Воробей: – А, ну тогда не переживай. Если он не вернулся через пять минут, значит, у него все получилось.
Моисей: – Что получилось?
Воробей: – Женщину уговорить получилось. Если Серега пошел к женщине и не вернулся ровно через пять минут, значит, он сумел уболтать ее на любовь, и не вернется до утра.
Моисей: – А кого он, где он, куда он, кого успел найти?
Воробей: – Думаю, Любу, больше он в вагоне ни одной женщины не видел.
Моисей: – Не может быть! Люба – порядочная женщина. Мы с ней столько общались с самой Москвы. Она приличная очень женщина, у нее семья есть.
Воробей: – Ну вот женщина и наелась твоими приличными разговорами, утомил ты ее, должно быть. И ей захотелось не дурацких приличных разговоров с мужчиной, а нормального общения.
(Моисей, забираясь на верхнюю полку, пораженный бормочет: «Как же? Разве так можно? Мне, правда, тоже пришла такая мысль, но я ее прогнал, побоялся оскорбить женщину…»)
Воробей: – Ну и дурак.
Моисей: – Что? (Замирает на полпути на верхнюю полку, но тут снова вскрикивает во сне Паша: «Нельзя же так, мама!», и Моисей молодо вспрыгивает на верхнее место.)
Моисей пребывает в растерянности от незнакомого ему прежде космоса человеческих отношений, Воробей сетует:
- Зачем ты меня разбудил?
Воробей переворачивается на живот, опускает голову поближе к Пашиному лицу, и начинает с ним игру.
Воробей: – Паша, сыночек мой…
Паша: – Мама, мамочка моя родная, наконец-то ты заговорила.
Воробей: – Сыночек, сколько дней ты пьешь?
Паша: – Дык… Не помню, мама. С неделю, наверное. Нет, больше…
Воробей: – Деньги-то еще остались?
Паша: – Нет. Сегодня, когда не помер, на последние… покушать взял.
Воробей: – Что ж ты мне врешь, сыночек? «Покушать взял». Три бутылки водки ты взял и закусить немножко.
Паша: – Мама! Вы там все, что ли, знаете? Все оттуда видите?
Воробей: – Все, сыночек, все. Все видим, все знаем.
Паша: – Мама, а сколько мне жить осталось?
Воробей: – Да ты что, сыночек, с кукушкой меня спутал? Будешь жить так, как сейчас живешь, долго не протянешь.
Паша: – Мамочка, ну а что ж мне делать? Я не хочу умирать!
Воробей: – Придется, сыночек.
Паша стонет, а Моисей трясет уже некоторое время Воробья за локоть:
- Саша! Прекратите! Прекратите немедленно! Что ж вы так над человеком издеваетесь!
Воробей: – Да ну, Моисей. Разве это издевательство? Это так, воспитательный тренинг для детского сада. Знал бы ты, как в советской психушке надо мной доктор издевался! Ну да ладно, не будем о грустном.
Моисей: – А вы были?..
Воробей: – Был. Слушай, а давай мы Пашу от черносотенства вылечим, загипнотизируем его, внушим, что нельзя вас, евреев, обижать.
Моисей: – Что вы?! Это человек должен сознательно понять.
Воробей: – Ну, сознательно – это не всякому дано. Некоторых необходимо программировать. (Свешивается к Паше) Паша, сыночек, ты уже спишь?
Паша: – А! Мама, ты еще здесь? Уходи-уходи! Не пойду я с тобой, не зови даже!
Воробей: – Да что ты, сыночек! Оставайся, конечно, среди людей. Поживи еще, сколько получится. Только за что ты евреев не любишь?
Паша: – Не знаю. Не люблю, и все.
Воробей: – Ну и дурачок. Ты же им жизнью обязан.
Паша: – Чего это вдруг?
Воробей: – Акушер, который мои роды принимал, еврей был. А роды у меня тяжелые были. Намучилась, чуть не умерла. Никто и не верил, что все обойдется. Мне ведь все говорили, что не надо рожать, аборт, говорили, сделай, пока не поздно. Но врач за мной хорошая наблюдала, тоже еврейка. Она-то и сказала: никого не слушай, рожай. Только благодаря ей ребеночек жив остался.
Паша: – Ну и что? А я-то здесь при чем?
Воробей: – Дурачок. Ребеночек-то тот ты был. Вот и получается, что живешь ты только потому, что на свет божий они тебя приняли, евреи.
Паша: – Вишь ты, как оно получается…
Воробей: – И чтобы я не слышала впредь от тебя ни одного худого слова про них! Понял меня?
Паша: – Понял, мама, понял.
Воробей: – Ну а теперь – спи.
(Несколько минут тишины, только колеса слышно стучат.)
Моисей: – Успокоился Паша, уснул.
Воробей: – Теперь уж долго не проснется.
Моисей: – Почему вы знаете?
Воробей: – Ну так его ж мама молчанием изводила. А теперь он с ней поговорил, упокоился. Отлить схожу, может, усну еще.
(Воробей уходит в туалет, Моисей возвращается на свое место, на нижнюю полку, роняет еще сто-то со столика – купе понемногу превращается в свинарник.)
Картина 10. Воробей возвращается в купе. Моисей сидит в глубокой задумчивости, практически в прострации. Воробей его не трогает, тихонько садится рядом. Так продолжается какое-то время, молчание тяготит Воробья. Он наклоняется над столом, смотрит, что там.
Воробей: – Умора, а! Всю закуску напрочь опрокинули, а водка стоит! Моисей, это что, Серега, что ли, водки в стаканы налил?
Моисей: – Что? Да. Он уже ушел, потом вернулся, налил водки и ушел. Где все-таки он? Может, его поискать, не случилось ли что с ним?
Воробей: – Что с ним может теперь, ночью, случиться? Только хорошее. Выпьем?
Моисей: – Нет, я не буду.
Воробей: – Не часто мне в жизни встречались люди, которые отказывались от водки, когда она есть

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока