Учитель: – Да смотрю я на вас. Напились, размечтались. И почти уже решили завтра же переменить всю свою жизнь. Самым кардинальным образом изменить. А к утру все проспятся, станет вам за сегодняшнюю искренность стыдно, в глаза друг другу смотреть, может, даже не будете. А послезавтра никто уже и не вспомнит про сегодняшний разговор. И пойдет жизнь по-прежнему. Невесело. Надоедливо. Привычно.
Цыган: – Так ты, значит, не поедешь с нами на гастроли?
Учитель: – Это в твоих кибитках-то, передвижным балаганом? Я-то как раз бы и поехал. Это из вас никто не поедет. Одни слова это все и пьяные мечты. А на настоящие дела и поступки никто и не способен…
(Молчание. Все поеживаются.)
Зона: – Вот что! Давай-ка Зиночка, мы чайку поставим крепкого. Прав Учитель. В пьяном виде только мечтать хорошо. А решения серьезные принимать надо на трезвую голову. Тем более что они не только серьезные, но и… неожиданные.
***
Картина 17.
На сцене – режиссер и журналист влиятельной газеты.
Режиссер (с почтением, даже, может, немного заискивающе): – Что скажете, Дмитрий Викторович, как вам премьера? А вы ведь ее даже не досмотрели. И на генеральном прогоне не были. Как же писать будете? Вам понравилось?
Журналист: – Думаю, что больше всего премьера понравилась работникам вашего буфета. Наша доблестная милиция так всех напугала, что антракт продолжался чуть ли не час, и зрители выпили много больше обычного. Вот выручку-то сделали!
Режиссер: – Да уж. Я думал – все, провалился спектакль. Ведь и актеры разволновались донельзя. До истерик. До валидола с корвалолом, женщины на сцену выходить отказывались. Спасибо Умпелевой, она всех организовала, заставила собраться и играть. Уж и не знаю, как она это сделала, я-то был в полной растерянности. (Пауза) Ну а как вы все-таки оцениваете постановку?
Журналист: – Честно? Как говорится, не для печати?
Режиссер: – Ну… да.
Журналист: – Дохлая пьеса. Ну что это такое? Поехал честный семьянин на курорт, там его, как последнего лоха, затащила к себе в постель одинокая баба, этакая акула районного масштаба. Ни страсти у них стоящей, ни разговоров интересных, мужик-то совсем уж какой-то простой. Как три рубля. Вы бы хоть тогда постельную сцену на сцене (ха-ха! сцена на сцене) дали. Зритель ведь любит «клубничку». Да ко всему, они еще из одного городишка оказались. Это что-то новое в жанре курортного романа. Куда там Чехову с его дамой и собачкой! Тут любовникам и страдать на расстоянии друг от друга не надо. Ну так и сделали бы из этого настоящую неожиданность, любовь этакую… неожиданную. Сорок лет жили в соседях и не замечали друг друга. И вот тебе на – поехали черт-те куда на курорт и встретились там! И у них – любовь! Они бросают все, жертвуют своими мужьями-женами, детьми и имуществом, потому что оба понимают, что это чувство – настоящее. Такого не было в жизни и не будет. Вот оно только сеть.
Так нет! Мужик, оказывается, просто сходил налево. Да и сходил-то как-то херово, с оглядкой, с опаской. Потом раскаялся, перед женой повинился, и та его приняла, сынок вот только немного повыступал на отца за оскорбленную честь матушки. И опять у них в доме тишь, гладь, любовь, голуби.
Сюжет, может, и есть в пьеске, но самый обыкновенный, и все как-то мелко и пошло…
Режиссер: – Но зрителям же понравилось! Зал нам стоя аплодировал в конце первого действия.
Журналист: – Ага. Понравилось. Особенно мужской части. Вы же мужикам разрешение на измену женам выписали. Нет, дохлая пьеса. Но актеры стараются. А что зрителям понравилось – тут уж вы не виноваты. Нашему народу и бразильские сериалы сильно нравятся. Ему что ни покажи – все хорошо будет. Да и потом – в театр же пришли, и не похлопать артистам – это невежливо, невоспитанно как-то.
Режиссер: – И… вы вот так вот и напишете в рецензии?
Журналист: – Да ну что вы, право! Я же предупредил вас, что буду говорить о премьере честно, не для печати. А в газете напишем, что ваша постановка утверждает вечные ценности семьи. Ну, ошибся муж, сгульнул, но раскаялся, понял и осознал, что главное в его жизни – это дом, жена, дети и эти, как их, птицы – голуби. А не какая-нибудь там посторонняя женщина.
Только вот рецензия будет совсем маленькая, крохотная. Да будь даже и большая, на полосу, ее все равно никто не заметит.
Режиссер: – Почему? Ведь мы же с вами договорились о хорошей, большой статье, с фотографиями?
Журналист: – Да потому что весь номер будет отдан громкому заказному убийству.
Режиссер: – А кого убили?
Журналист: – Вчера вечером на своей даче застрелен… (переходит на шепот)
Режиссер: – Какой ужас!
Журналист: – Ужас, конечно. Но, с другой стороны, теперь всех нас ждут новые выборы. А любые выборы – это, знаете ли, самая распрекрасная в газете возможность заработать. Мы на скорую руку прикинули, кто захочет баллотироваться, так есть с кого денежку доить. Наверняка во власть полезут один очень большой коммерсант, один очень высокопоставленный официальный чиновник, один из двух главных у нас мафиозо. Ну и администрация, конечно, тоже подыщет кого-нибудь на эту хлебную должность. И заметьте, у всех у них есть деньги. И не просто деньги, а большие деньги! И вопрос только в том, кто из них готов больше потратить.
Режиссер: – Как-то вы так… скоро. Покойного еще не похоронили, а вы уже о том, кто займет его место, думаете.
Журналист: – Тут торопиться надо. Просчитать все, продумать и – продаться наивыгоднейшим образом.
Режиссер: – Угу. А убийцу, как вы думаете, найдут?
Журналист: – Убийцу? (Переспрашивает так, что видно, что лично ему до этого нет никакого дела) Ну если захотят, то найдут. Мне ребята-сыскари по секрету сказали, что зацепочки есть. Как-то там наследил стрелок, профессиональный киллер таких следов не оставил бы. А поскольку парень – женщина практически исключается, не курят они такие сигареты, «Житанс», без фильтра. Хорошие сигареты, но дорогие. Их у нас в городе только в одном месте продают. Вкусные и очень крепкие. Женщины их не курят. Так вот парень обошелся одним выстрелом. Профессионал все равно бы сделал второй выстрел, контрольный. Значит, это не киллер. А кто у нас в стране еще хорошо стреляет? Биатлонисты и снайперы. Но биатлонисты привыкли, что тарелочек на мишени много, и стрелять надо быстро и много. Так что они, скорее всего, отпадают. Потому что биатлонист тоже бы стрелял два-три раза. И остается, значит, кто? Армейский снайпер. Или милицейский снайпер, или фээсбэшный. Таким образом, круг подозреваемых резко сужается. А все снайперы, так или иначе, учтены. Снайпера из какого-то другого города заказывать – это вряд ли. Потому что и у нас его можно найти. Да и потом, если тратиться на «гастролера», то уж на профессионального киллера. А поскольку снайпер работал первоклассный, то найти его будет еще проще. Потому что такие ребята в специальных списках уж как-нибудь да отмечены. Только искать преступника вряд ли будут серьезно. Уж больно многим – да всем! – выгодна смерть безвременно и трагически усопшего. Но самое странное в другом. Оказывается, дача покойного была заминирована. Заряд такой, что она вся бы взлетела на воздух. Что-то у них не получилось или передумали в последний момент. А было бы столько грохота, столько кровищи! Репортаж бы получился первополосный, сенсационный!
Что-то заболтался я (смотрит на режиссера), все тайны следствия выдал. А-а, да вы, впрочем, все равно меня не слышите. (Трогает режиссера за плечо) Может, нам уже в банкетный зал самое время пройти?
Режиссер: – Спектакль еще не закончился. Да и, думаю, что банкет следует, пожалуй, отменить…
Журналист: – Зря вы так думаете. Сегодня только суббота, а траур в городе назначат на понедельник. Да и то исключительно, чтобы этикет политический соблюсти, чисто для протокола. Печалиться-то о нем никто не будет, ни власть, ни, тем более, народ, от которого покойный был не только бесконечно далек, но и наплевал на него давным-давно. О себе только и думал. Так что банкет-то, может, как раз кстати.
***
Картина 18
Служебный буфет. Мелихов, Зина, Левандевский, Зона, два студента, Учитель, Иваныч. Пьют чифирь под руководством Зоны.
Учитель (пьяному студенту): – Куда, студент, жадничаешь? По два глотка делается, когда кружка по кругу идет!
Пьяненький студент: – Чего это по два? По три!
Учитель: – Зона, скажи, как у зеков принято, по два ведь?
Зона: – Да пейте сколько хотите. Не на зоне же мы, всем хватит. Не хватит – еще сварим.
Кружка с чифирем доходит до Зины.
Зина: – Какая… (сплевывает) Какой необычный напиток. Мне, пожалуй, и полглотка хватит.
Пьяненький студент: – О, знатный чаечек! У меня голова прояснилась. Теперь бы покурить! Левандевский, а дай твоих фирменных.
Левандевский достает пачку «Житанса», протягивает ее – первой – Зине.
Зина: – Я не курю же! Да еще без фильтра. «Прима» какая-то.
Трезвый студент: – Так это «Прима» и есть. Только французская – «Житанс». Я тоже их курил. До свадьбы. Сейчас – дорого. А ты их где берешь?
(Все угощаются из пачки.)
Левандевский: – В центре. На Горького. Последнее место в городе осталось, где ими еще торгуют. Но тоже не всегда бывают. Меня там знают, как завоз, так девчонки блок оставляют.
Пьяненький студент: – О, голова опять затуманилась.
Мелихов (передает кружку Иванычу): – Глотнешь, Иваныч, или опять пропускаешь?
Иваныч: – Пропускаю. Не буду я, у меня сердце остановится от такого напитка. Можно мне немножко коньячку?
Левандевский: – Зиночка! Дай нам еще коньяку.
Зина: – «Московского»?
Левандевский: – Нет уж, давай лучший, что у тебя есть.
Зина: – Ну тогда «Арарат» пятизвездочный, который у нас в театре один Иваныч и пьет.
Учитель: – Иваныч, а почему именно «Арарат»?
Иваныч: – Его моя Машенька любила. Когда я его пью, мне легче ее представить рядом с собой…
Зина: – Вам бутылочку подать?
Левандевский: – Сколько нас за столом? Давай парочку.
Цыган: – Ай, нравится мне сегодня Левандевский! Ой, как гуляет!
Зона: – А откуда у тебя деньги?
Левандевский: – Ну ты еще про запах вспомни…
Зина: – Какой запах? Деньги не пахнут.
Левандевский: – Ухожу я из театра, вот отвальную и ставлю.

• « Уроды
• » Звездный час