Мелихов: – Так, как я хочу, как я вижу, не получится у нее. Она – профессиональная и даже талантливая актриса. Но, видишь ли, Зиночка, она все-таки… стандартна, что ли. Вся ее мимика, движения, интонации – все это отточено, отработано. Поэтому все ожидаемо, предсказуемо. А я не люблю стандарты. Чем дольше живу, тем больше не люблю стандарты. Ненавижу их! Это невозможно, с какой легкостью люди соглашаются, сами с удовольствием подчиняются стандартам. Во всем! В еде-питье, в одежде, в цвете обоев. В поступках, словах. В мыслях! Даже в чувствах… Думают и считают, как принято у других, как скажут из телевизора, как вот со сцены подскажут. И даже не видят, не подозревают, что они – жертвы. Жертвы навязанных кем-то стандартов, принятых где-то готовых уже решений. А теперь еще и рекламы.
Зина: – Эк вас разобрало-то, Григорий Иваныч! А вы все-таки дайте главную роль Умпелевой. Она ведь только вид делает, что вся она такая успешная, прямо светская львица. Уж не буду говорить про театр, но в жизни-то она – несчастная баба. И она у меня тут тоже ревела.
Зина выходит из-за стойки, садится за столик и повторяет монолог Умпелевой: «Что мне делать, Зиночка? У меня вторая семья, без любви замуж вышла, второй раз, второй раз без любви! Устала одна, устала ждать, да и давно уж не верила, что будет в моей жизни настоящая любовь. И только все устроилось в жизни, и тут – он! Что мне делать, Зин? Он ведь не будет ждать меня бесконечно. А мне страшно, страшно уходить от мужа. Страшно сломать все и к нему уйти. Да и куда к нему? Ни кола, ни двора, ни работы, ни денег. Да и вдруг он меня разлюбит? Я ведь и старше его. И потом – опять одной? Но ведь в первый раз у меня так. На сцене-то наигралась и в страсть, и в любовь, а в жизни настоящего чувства и не было никогда. И вдруг – он! И я уже не могу жизнь свою без него представить. Он – моя настоящая и единственная радость!..»
- Один раз только слабину показала, все потом просила не обращать на ее слезы внимания и забыть тогдашние ее слова. Так что, Григорий Иваныч, пусть они хоть на сцене будут вместе и счастливы.
Мелихов: – Кто «они»-то?
Зина: – Как кто? Левандевский и Умпелева. Они, конечно, скрывают от всех, но я-то вижу, любовь у них.
Мелихов: – Вот-те раз! Я даже протрезвел.
Зина: – А вы давайте ваш стакан, Гриша. И я с вами немного выпью. Вам, как всегда, водочки? Ну а я себе коньяку налью.
***
Картина 8
Сцена. На ней появляется Вертухай. При его появлении Цыган (который тоже будто работает, но ничего тяжелого из декораций не носит, так, фальшивые яблоки или бумажные цветы) прекращает свой степ и ползает по полу, собирая оставшиеся от Петровича гвозди. Вертухаю попадаются на глаза студенты, они несут что-то тяжелое, и пьяненького студента мотает из стороны в сторону.
Вертухай: – Почему?
Трезвый студент: – Что «почему»? (Пьяненький студент засыпает, держится за декорацию.)
Вертухай: – Почему он в кепке?
Трезвый студент – пьяненькому: – Серега! (толкает его декорацией) Шляпу сними.
Пьяненький студент: – Зачем?
Вертухай: – Затем что вы в театре, на сцене!
Пьяненький студент: – Ну и что?
Вертухай: – Это ведь храм! (фальшивит в своем пафосе)
Пьяненький студент (кивает в сторону Иваныча): – А чего этот и тот (имеет в виду Петровича, но поскольку рядом того нет, кивает как-то неопределенно) божий одуванчик в кепках? Они чего, атеисты в этом храме?
Вертухай: – У них стаж работы в театре на двоих – сто лет! Им можно.
Пьяненький студент (бросает декорацию, снимает кепку, вертит ее в руках): – Ух ты! Да ты, оказывается, не просто кепка. Ты – награда. Медаль просто. За выслугу лет.
Вертухай: – Да ты никак пьян?
Пьяненький студент (дразнит Вертухая): – Никак… Никак… Никак нет, гражданин начальник! (становится по стойке «Смирно» и «ест» глазами начальника)
Вертухай в раздумье: начинать скандал или нет. Выручает его Зона.
Зона: – Да ладно, начальник, на свечу-то вставать. Ну выпил студент на похоронах своего ректора…
Пьяненький студент (пускает слезу, утирает ее кепкой): – Не ректора (икает), а декана матери.
Зона: – Но не падает же, работает.
Вертухай: – Как вам всем не надоест пить эту гадость! (уходит в расстройстве за весь русский народ)
Пьяненький студент (поднимая декорацию, спрашивает своего товарища): – Это он что, водку гадостью назвал? Так плохо говорить про водку – это ведь все равно что родину свою оскорблять. (Обращается к проходящему навстречу учителю.) Учитель! А чего он такой мудак, этот ваш Вертухай?
Учитель: – Станешь с вами, раздолбаями, мудаком. Вчера один пьяный, сегодня другой. А кто норму за наших ветеранов будет делать? Цыган вон вообще никогда не работает.
Цыган: – Учитель, ну где ты видел, чтобы цыгане работали?
Учитель: – Где-то видел. Не помню только где.
Цыган: – Так это в кино, наверное. Про Будулая.
Левандевский (работает на совесть. Пьяненькому студенту): – Веселые, видать, похороны были. Гроб-то так же нес, как декорации?
Пьяненький студент: – Виноват, не разобрал вопроса.
Учитель: – Сколько раз тело усопшей уронили?
Пьяненький студент: – Два раза всего. Один раз – в морге, когда старушку с полки снимали, и один раз – в крематории ступеньку не заметили.
Учитель: – Ты что, с утра, что ли, пьян?
Пьяненький студент: – Почему же?
Учитель: – Чего гроб-то все время роняли?
Пьяненький студент: – А! Первый раз – от удивления. Там главный врач…
Учитель: – Где главный врач? В морге? Кого он там лечит?
Пьяненький студент: – Ну не врач, директор, может…
Цыган: – Директор морга! Вот халявная должность!
Пьяненький студент: – Он на восьми иностранных языках говорил.
Зона: – С вами, что ли?
Пьяненький студент: – Не, не с нами. По телефону с кем-то. Мне после такого потрясения в покойницкую уже не страшно было идти. А в крематории еще смешнее…
Иваныч: – Ни разу в крематории не был.
Учитель: – А чего там больше одного раза-то делать?
Цыган: – Недолго ждать осталось, Иваныч. Скоро все своими глазами увидишь.
Левандевский: – Ну и что там, в крематории?
Пьяненький студент: – Там такая комедия! Баба вышла, как в ЗАГСе. Я вот у Алексашки (кивает на трезвого товарища) свидетелем был на свадьбе, так, в крематории то же самое. Женщина торжественная такая, тоже с папочкой, расставила нас по углам (играет): «Сегодня из жизни ушел гражданин Российской Федерации…» Кто ушел, куда ушел? Старушке 90 лет с лишним было, прибралась тихонько, а ей тут такие торжественные проводы…
Вертухай (внезапно): – Ты что тут комедь ломаешь?! Ты в цирке, что ли? Что вы тут все встали, почему не работаете? Премьеру сорвать хотите?
Зона: – Да сделали уже все. Петрович последнюю ревизию наводит. Ступайте сами, посмотрите.
Пьяненький студент (отводит трезвого в сторонку): – Слушай, чуть не забыл. Товарищи, с которыми я сегодня гроб таскал, в театр напросились. Возьми у Вертухая контрамарку на два места. Мне-то он не даст.
***
Трезвый студент (догоняя Вертухая): – Вы знаете, никогда ни для кого не просил контрамарку, но тут теща с подругой на премьеру напросились. Мне бы пропуск на два места.
Вертухай: – А что ж, теще-то твоей не по карману билет купить? Ты знаешь, сколько театр теряет по этим вот пропускам?
Трезвый студент: – Да не привыкла она билеты покупать. Она в мэрии работает (врет). В отделе культуры. Привыкли там на халяву культуру получать. Сволочи.
Вертухай: – В мэрии? В отделе культуры? Ну, это меняет дело. Власть надо уважать. А можно я им сам билеты вручу?
Трезвый студент: – Их ждать, может, долго придется. А на улице ветер. Простудитесь. Давайте я вас с ними потом, в антракте, познакомлю?
Вертухай: – Вот и славно! А я их, вот что, я их на банкет к нам приглашу. Думаю, директор не будет против. Пойду к Зине схожу, распоряжусь, чтобы еще два места за столом обеспечила.
***
Уходит в буфет, где Мелихов спрашивает, был ли третий звонок. Вертухай начинает шептаться с Зиной. Мелихов проходит в зрительный зал, где отыскивает себе место за спиной эффектного молодого человека, который занимает сразу два кресла. В одном сидит сам, на другом – большая корзина роскошных роз.
Примерно в это же время места в зале занимают два нетрезвых товарища из похоронной команды пьяненького студента. Один из них явно любит поскандалить в пьяном виде, второй его всячески сдерживает. Главная задача этих «подсадных уток» – вызвать натуральное возмущение реальных зрителей.
***
Картина 9.
Комната отдыха рабочих сцены.
Цыган (весело, обращаясь ко всем): – Хорошая нынче постановка, легкая!
Учитель: – Это в смысле декорации не тяжелые?
Цыган: – Ага!
Зона: – Да у тебя все спектакли легкие, не работаешь ни хрена.
Цыган: – Опять ты за свое! Давайте я вам анекдот расскажу?
Учитель (снимая пропотевшую майку и играя мышцами, осматривает себя сколько можно): – Давай, трави. Не работаешь так хоть веселье от тебя.
Цыган: – Пришла баба в милицию: «Примите заявление об изнасиловании». – «Кого изнасиловали?» – «Меня». – «А сколько вам лет?» (Цыган смотрит на Зону) – «Сорок. Нет, тридцать семь» (Зона сообразил, что цыган специально назвал возраст его жены) – «Ну, в тридцать семь-то пора уже и самой давать!»
Зона: – Ах ты сука! (Кидается на Цыгана, их разнимают Левандевский и учитель).
Учитель: – Да ты что, Зона? Что случилось-то?
Зона: – Да он же, сволочь, возраст моей жены назвал в своем анекдоте, специально!
Учитель (продолжая держать Зону): – Цыган! А ну-ка извинись!
Левандевский (он держит Цыгана): – Давай-давай, проси прощения (отвешивает Цыгану легкий подзатыльник).
Иваныч: – Да уж, некрасиво как-то.
Цыган: – Да пусти меня! Не прав я, Зона. Извини меня (уходит в угол, где Петрович дремлет под шашечной доской). Ну что, аксакал, сыграем, что ли? Давненько я не брал в руки шашек.
***
Картина 10.
Иваныч «прихорашивается» – собирается в буфет: – Пойду до Зины дойду (но пока не уходит).
Учитель: – Все, буфет теперь будет разгромлен. Иваныч пошел выручку Зинке делать. Вот человек! Послезавтра ему будет не на что кушать, даже выходной костюм имеет в заплатах, но сегодня и завтра будет пить самый дорогой коньяк!

• « Уроды
• » Звездный час