Мелихов: – Ну почему? А как занятно получается, я вот все думал, с кем мне лучше посоветоваться: с режиссером нашим, с завлитом или еще с кем из актеров? А сейчас вижу, что с вами-то вот лучше всего и будет посоветоваться, господа постановщики. М-м-м, один никому не известный автор попросил меня пьесу его посмотреть…
(Вбегает Вертухай)
Вертухай: – Вот они все где! А кто работать будет?
Левандевский: – Вертухай, чего ты опять орешь?
Вертухай: – Как? Как ты меня назвал?
Зона (в сторону): – Опана! А он что, не знает свое погоняло?
Вертухай: – Мы с тобой потом поговорим, Левандевский! Кто декорации менять будет?
Иваныч: – Да что там менять-то! Там же только круг повернуть. Уж это-то вы и сами могли бы сделать, кнопочку-то нажать, вы же «главный машинист сцены»!
Учитель: – А не справишься, Петровича разбуди. Он там где-то под шашками спит.
Зона: – В общем, не мешал бы нам здесь сегодня, начальник.
(Вертухай хочет вскинуться, но прислушивается к ветерану II ранга Иванычу.)
Иваныч: – Вы уж, батенька, Бенедикт Всеволодович…
Цыган: – Вот имечко-то родители Вертухаю дали…
Иваныч: – …не шумите, пожалуйста, сегодня. У нас тут такой разговор необычный затеялся. Необыкновенный, праздничный прямо.
Вертухай: – Ну хорошо, Олег Владимирович, хорошо. Отдыхайте, разговаривайте. Но уж сильно-то не пейте. Ведь банкет же сегодня.
Иваныч (провожая Вертухая до дверей): – Хорошо, хорошо. (Закрыв двери) А кто и напьется, не велик грех под такой разговор.
***
Картина 16.
Мелихов: – Ну, господа постановщики, еще раз: попробуем послушать новую пьесу? Не забывайте, что пьеса у автора – первая, и вы – первые ее слушатели. Так что будьте внимательны и снисходительны.
Действие начинается, как начинается вообще почти все, уж жизнь человеческая точно, в постели. Лежат двое, он и она. Она: «А может, поиграем?» Он: «Во что?» Она: Ну как в прошлый раз». Он: «Вот глупости какие! Не хочу я». Она: «Ну давай, ну пожалуйста, раз уж ты ни во что другое ночью играть не можешь». Он: «Ты опять?» Она: «Хорошо, не буду».
Пьяненький студент: – А во что они в прошлый раз играли?
Мелихов: – Деньги раскладывали. С ним покупатель рассчитался мелкими купюрами, и они полночи раскладывали: червонец к червонцу, полтинник к полтиннику, стольник к стольнику – в порядке возрастания индивидуального номера на банкнотах.
Цыган: – Это они так возбуждаются, что ли?
Мелихов: – Да нет. Они давно уже не живут половой жизнью, эти муж и жена. Он отнекивается, говорит, что сильно устает на работе, сильно нервничает, и ему поэтому не до секса. Жена посылает его к врачу лечить импотенцию, говорит, что сильно за него беспокоится, ведь он совсем еще молодой. А муж никуда не идет. Ему понравилось эта мысль – быть в отношениях с женой импотентом.
А в это же самое время, в этом же самом городе, в квартире на девятом этаже, в семейной спальне, происходит похожий разговор. Он: «Видимо, правду говорят, что чем красивей женщина, тем меньше у нее сексуальный темперамент». Она: «Ты это к чему?» Он: «К тому, что постель для тебя в супружеских отношениях всегда стояла где-то на последнем месте. А сейчас, когда ты вдруг стала еще лучше, похорошела, расцвела, секс тебя совсем перестал интересовать. Ты стала абсолютно фригидной. Может быть, ты сходишь к врачу? Нам ведь всего по 32 года». Она: «Я родила тебе дочь, ты так любишь ребенка, что тебе еще от жены нужно?» Он: «Секса. Хоть иногда». Она: «Найди себе кого-нибудь для этого, что ж ты мучаешься?» Он: «Я порядочный семьянин, чтобы иметь связи на стороне. Да и не мучаюсь я особенно-то. Но мне кажется, это все-таки ненормально, когда муж с женой в таком молодом возрасте уже больше года не живут половой жизнью». Она: «Ты мне денег вечером хотел дать – шубку для дочери мне на работе предложили, недорого». Он: «Конечно, конечно, я помню. Но пусть они у меня в кошельке еще до утра побудут…»
Левандевский: – Есть тост. Давайте выпьем за верность.
Цыган: – Какая может быть верность, если между ними нет никакой любви?
Учитель: – Да. Верность-то здесь при чем? У меня хоть и высшее образование, но физкультурное, вы уж разъясните.
Студент-искусствовед: – Да что тут разъяснять? Тут верность не между супругами друг к другу, а между мужем из первой пары и женой из второй пары. Так?
Мелихов: – Так. С одной стороны – двойной адюльтер, с другой – верность любовников друг другу.
Цыган: – А что они в семьях-то своих совсем не спят друг с другом?
Мелихов: – Совсем. Не зря же его жена называет импотентом, а ее муж обвиняет в полной фригидности.
Левандевский: – А на самом деле любовники хранят верность друг другу, и уж между ними-то кипят нешуточные страсти.
Пьяненький студент: – Не хотите пить за верность, давайте выпьем за страсть!
(Выпивают)
Цыган: – Не, ну как это так? Страсть страстью, а жену тоже надо иногда ублажать. Да и невозможно это – спать с женой целый год (или еще больше?) и не залезть на нее? (На хамство Цыгана все морщатся, отворачиваются даже.)
Иваныч: – Опять ты, Цыган, все принижаешь.
Учитель: – Да ничего он не принижает. Ты вот, Иваныч, был хоть раз женат?
Иваныч: – Был, но женщины для меня давно уже существа напрасные.
Цыган: – Во сказал, а! А мне вот с юности интересно: я вот когда если не смогу женщин любить, мне их будет хотеться или нет? Хорошо бы так: вот если не могу, то и не хочу. А то ведь если иначе, это ж сколько хлопот будет!
Левандевский: – Мужики, вы уж совсем-то не забывайтесь, у нас ведь женщина в компании. Зина, ты прости нам эту казарму.
Зина: – Разговаривайте. Что вы можете сказать из того, что я не слышала? Только, может быть, все-таки пьесу послушаем?
(Да, да, да! Что там дальше-то, Григорий Иванович?)
Мелихов: – Жаль, у меня нет с собой текста, и я только главные сцены могу вспомнить. Главную идею и главную же проблему. История вроде бы обычная. Встретились двое, у обоих семьи, дети. Он-то никогда жене особенно не был верен и тут думал, что это очередное приключение. А она – необыкновенно красивая и, может быть, в первый раз только изменяет своему мужу. И такая между ними страсть вспыхивает! И они понимают, что дороже друг друга у них в жизни ничего нет. И не будет. И вот что же им делать: пожертвовать своими семьями, чтобы быть вместе, или пожертвовать своей любовью и не ломать, не перекраивать уже сложившуюся свою жизнь?
Учитель: – Ничем им не надо жертвовать. Пусть оставят все, как есть, само все пройдет. Это ведь только кажется, что любишь так, что прожить без нее не сможешь. А потерпеть немножко – и растает чувство, пропадет. И никакой тут драмы. Разве мелкая совсем, как в сегодняшней премьере.
Цыган: – Мелкая драма – это мелкодрама, мелодрама?
Трезвый студент: – Зря вы так, Учитель. Думаете, если у вас так в жизни, то по-другому быть не может?
Иваныч: – Это он от злости так сказал. Или от обиды. (Обращается к Учителю) Десять лет вот ты уже в театре подрабатываешь, но не из-за денег же ты тут все вечера, кроме понедельников, проводишь, какие у нас деньги можно заработать? И театр ты совсем не любишь, не интересуешься им. Ты ведь здесь от жены своей скрываешься, чтобы пореже ее видеть.
Учитель: – Я-то от жены здесь скрываюсь. А ты-то, Иваныч, и вовсе в театре от жизни прячешься. А мы с женой чем меньше видимся, тем меньше ругаемся.
Зона: – А зачем жить-то друг с другом, если жизнь такая в тягость?
Учитель: – Ну а как без жены-то? Кто вот в старости стакан воды подаст?
Левандевский: – Это, конечно, убийственный аргумент – стакан воды в старости. Жизнь свою равнодушно всю прожить, терпеть, просто терпеть кого-то рядом из-за стакана воды! И дотерпеть до того времени, когда тебе его подадут. Так же равнодушно. А может быть, с ненавистью. Или с брезгливостью.
Мелихов: – Да нет, стакан воды – это хорошо, это надо, это правильно. Но только в том случае, если ради него не приходится жертвовать настоящим чувством. А настоящее-то чувство, большая страсть, она ведь очень редкая дама. Она мало кого из людей беспокоит. И люди правильно поступают, когда терпят друг друга всю жизнь. Ради детей, ради внуков, ради того самого стакана воды в старости. А любовь, роковая любовь – это исключительный случай. В нее мало кто верит. А из тех, кто верит, никто почти не готов к встрече с ней. Очень уж это тяжелое испытание.
Зина: – Настоящая любовь – это тяжелое испытание?
Мелихов: – Мне кажется, да. Да и автор пьесы (улыбается) так же вот говорит. Давайте с ним согласимся: наши герои поняли, что то, что с ними происходит, – не трогательная интрижка, не красивый роман, не увлечение-развлечение, а настоящая роковая страсть. Согласимся с тем, что им повезло. Что само небо их отметило, выбрало для такой вот радости и таких мучений.
Зина: – А где происходит действие пьесы?
Мелихов: – Это может происходить где угодно, в любой стране, в любую эпоху. И мы встречаемся с героями в самый ответственный, в самый решительный день их жизни. На наших глазах, на сцене, они должны что-то сделать с этим своим чувством. И ничто не придет им на помощь: ни война, на которую заберут героя, ни землетрясение, в котором погибает героиня. Бог им уже помог – он свел их на этой Земле. Все зависит только от них. Или они берут на себя ответственность за свое чувство и ломают свои прежние жизни, не зная, как сложится их новая жизнь, или они отказываются от своей любви, чтобы гарантированно, привычно и комфортно остаться в своих прежних жизнях.
Пьяненький студент: – А пусть они все отложат до завтра, а мы тут пока за них выпьем.
Иваныч: – В том-то и дело, молодой человек, что завтра никогда не наступает. Мы всю жизнь откладываем на завтра главные свои решения и трудные поступки. Как дети.
Мелихов: – А люди – это и есть выросшие дети. Только раньше им родители покупали игрушки, а теперь они их сами себе покупают. Машину там новую, мебель в квартиру. Радуются им. Игрушки, как водится, надоедают и хочется новых.
Зина: – Ну а что ж в этом плохого, в новых вещах?

• « Уроды
• » Звездный час