М Е Ф И С Т О Ф Е Л Ь: Когда один берёт грехи другого,
количество грехов не уменьшается!
Как жидкость в связанных сосудах
они перетекают от одного к другому.

Взяв на себя грехи,
он дал им место для новых прегрешений,
а сущность их греховная ничуть не изменилась.
От этого они не стали лучше,
и в мире сумма зла не изменилась.

Ф А У С Т: Но может, он тем самым
свершил пред Богом искупительную жертву?

М Е Ф И С Т О Ф Е Л Ь: А зачем?
Бог в полной мере обладает всем, чем нужно —
он в полной мере гармоничен
и в жертвах не нуждается…

К тому же каждый человек —
он — тоже Бог и создан по его подобию,
и, согласись,
что жертвы самому себе не преподносят…

По сути, всё что творится на земле
легко вмещается в простую схему.
На самом деле
здесь алгоритм простой, как грабли, —
ты совершаешь действие,
и вслед за ним, как ни вертись,
последует возмездие.

Ф А У С Т: И чтоб не получить возмездие,
Бог не встревает в отношения людей.

М Е Ф И С Т О Ф Е Л Ь: Ну, наконец-то!
Ты просто молодец!
А то я уж подумал,
что весь урок пройдёт напрасно.
И битый час мы проведём впустую…

Ты понял главное, не разочаровал меня,
и оправдал мои надежды!

Ф А У С Т: … Вот интересно,
как из истории распятия могли создать религию?
Как Константину это удалось?

И мог ли император Константин достаточно об этом знать?

М Е Ф И С Т О Ф Е Л Ь: Пожалуй, что он знал
и знал об этом главное!

Сцена 4

Византия. Император Константин в белом одеянии.

Ф А У С Т: Скажите, император, вот говорят,
что вы создали Христианство, как религию
из своих личных и корыстных целей, поскольку
к моменту вашего восшествия на римский трон
оно уже сформировалось и стало
вполне реальной силой,
и вы воспользовались им,
для укрепления своей верховной власти.

А так же говорят, что вы,
как ловкий, оборотистый политик,
умелый конъюнктурщик,
как говориться, держали нос по ветру,
и именно чутьё дало вам шанс попасть в историю,
присвоить лавры основателя религии.

К О Н С Т А Н Т И Н: Как раз элита Рима
и выступала против,
боролась с Христианством,
считая, его врагом.

Мне стоило больших усилий
преодолеть её сопротивление.

Моя поддержка Христианства, в конце концов,
закончилась её расколом, распадом государства
и переносом его столицы в Византию,
которая и стала центром Христианства…

… В большой политике стечений обстоятельств не бывает,
тем более, случайных совпадений.

В процессах, влияющих на ход истории,
затронувших судьбу народов, государств
нет места для случайностей и совпадений:
там всё подчинено закономерностям.

Ф А У С Т: Как я могу себе представить,
вам перед подготовкой Первого собора
всё надо было обобщить
и привести к единому стандарту:
не только сформулировать мировоззренческий фундамент
но также подготовить кадры священников,
закрыть языческие храмы,
построить христианские.

К О Н С Т А Н Т И Н: Никто не собирался
закрывать языческие храмы,
тем более их разрушать.

Тогда одни самоубийцы могли бы решиться
на закрытие языческих святилищ, не опасаясь бунта.

Я неуклонно насаждал веротерпимость,
как ни крути, в вопросах веры насилие бессильно…

В конце концов, я думаю,
что каждый разберётся,
куда ему пойти, что ему ближе,
поймёт, кому молиться, языческим богам, иль Богу.

…История, в итоге, воздаст всем по заслугам,
сама своих героев расставит по местам.

… На свете всё рождается когда-то,
когда-то умирает.
Тогда, наверно, наступил момент,
когда язычеству пришла пора уйти в небытие,
процесс его упадка стал необратимым…

И, в самом деле,
лишившись вскоре государственной поддержки,
оно сошло с арены…

Ф А У С Т: «Король скончался —
да здравствует, Король!»

К О Н С Т А Н Т И Н: … Пора бы всем понять,
религии стеченьем обстоятельств не создаются,
а только велением сердца и внутренним горением.
Какая конъюнктурщина быть может в том,
во что ты веришь, чему ты посвятил всего себя,
что стало неразрывной частью твоей духовной жизни!

Ф А У С Т: Ну, хорошо,
допустим, я готов поверить,
что Христианство без вашего участия
не скоро стало бы государственной религией,
и вы отдали этому всего себя.

Но согласитесь, и это не является секретом,
в историю всегда вносились коррективы
в угоду правящей элите:
какие-то события скрывались,
одни свидетельства уничтожались,
другие подчищались,
а что-то просто сочинялось,
короче — представлялось в выгодном для власти свете.

И многие считают до сих пор,
что этой участи не миновали и Евангелия…

А всё же, у вас, отцов-создателей религии,
в наличии имелись десятки документов,
что открывало вам возможность для маневра;
и вы могли бы их скомпоновать, как вам угодно,
и сотворить из них любое религиозное учение.

К О Н С Т А Н Т И Н: Точнее, не десятки — сотни!
У нас в руках имелись сотни документов!

То были целые библиотеки свитков,
пергаментов на разных языках,
В архивах императоров хранились сотни текстов:
доклады, рапорты и донесения, …

Однако, все попытки свести их вместе
в единую концепцию так и остались тщетными.

… Тогда я просто разрубил «гордиев узел»,
отбросив большинство из них.

Та лёгкость и сознание исполненного долга,
которое я испытал тогда,
мне подсказали, что принял я
принципиально верное решение …
и бремя долга пало с моих плеч.

Ф А У С Т: Читая документы того времени,
порою мне казалось, что их обилие,
но главное, что их нестыковки,
как будто бы подстроены какой-то силой,
чтоб никогда их невозможно было
свести в одну систему.

Как представляю я,
вам надо было из отрывочных, порой,
достаточно разноречивых данных
скомпоновать концепцию,
не потеряв при этом главное.

Так, по каким критериям решали вы,
что в этих документах важно, а что — нет?

К О Н С Т А Н Т И Н: Я сам решал единолично,
что в документах важно,
что — второстепенно, и что включать в Канон.
Во всяком случае, решающее слово
всегда было за мною.

Ф А У С Т: Но всё же! Мне кажется,
что невозможно вместе соединить несовместимое:
объединить в систему разрозненные факты,
скорей всего, из жизни разных лиц.

Несостыковки и противоречия, изложенных в них,
настолько очевидны, что кажется, их разрешить никто не в силах.

Причем с момента тех событий прошло уж триста лет
и было абсолютно непонятно,
что в тех свидетельствах на самом деле имело место,
что было просто слухами, легендами,
что относилось к Иисусу, а что — к другим,
распятым в Иерусалиме примерно в то же время.

Скажи мне максимально честно,
поскольку это важно для меня,
ты, в самом деле, так считаешь,
что те свидетельства действительно касались Иисуса?

К О Н С Т А Н Т И Н: Какие могут быть сомнения!
Я сам читал и донесения Пилата, и протокол допросов Иисуса …
Они лежат себе в архивах…

Быть может, кое-что из этих документов
и относилось к разным людям,
но этим частностям ни в коей мере
не удалось бы исказить всей полноты картины.
Иисус — реальный человек,
пусть в том никто не сомневается!

Ф А У С Т: Так, как и по каким критериям
отсечь второстепенное от главного,
и как понять, что в документах важно, а что — нет?
В одном написано одно, в другом — другое.
Задача эта мне кажется едва ли невыполнимой.

К О Н С Т А Н Т И Н: Задача эта невыполнима для тебя,
поскольку твоя вера в Бога слаба и эфемерна.

Она невыполнимой кажется для тех,
кто всё пытается в земном увидеть что-нибудь божественное.
Ещё вдобавок из земного создать себе кумира …

Не следует воспринимать всё, что писано буквально,
не вникнув в сокровенный смысл.

Ф А У С Т: Но тем не менее. Скажи, как можно было
формировать религиозное учение на их основе,
на базе разноречивых фактов?

К О Н С Т А Н Т И Н: Ты задаёшь вопрос,
как можно создавать учение на базе документов.

Так я тебе отвечу, что никак,
религия не строится на документах,
ни на каких: ни на правдивых, ни на фальшивых.
Она возводится лишь верой и упорством…

Послушай,
ну что ты повторяешься в своих вопросах
по десять раз талдыча об одном и том же:
как можно было эти документы свести в единую систему.
Ты и тебе подобные глядите по верхам, не вникнув в суть вопроса.

Ф А У С Т: Мои вопросы вертятся вокруг Евангелий,
поскольку это важно для меня, имеет кардинальное значение,
я должен уяснить их сущность до конца.

К О Н С Т А Н Т И Н: Ну, как ты можешь что-то прояснить!..
Ты в своей сути — книжник!

Ты рассуждаешь обо всём, как книжник,
который думает, что вера в Бога изучается по книжкам…

Не надо делать из книжки идола!..

Конечно, будь я книжником, то непременно
включил в Канон все документы
и после этого считал бы долг исполненным,
потом бы все ломали головы,
что — правда в них, что — нет,
что — вымысел, что — слухи, что — легенда.

Так поступили иудеи, включая из века в век в Завет
подряд все документы, раздув его до тысячи листов…
Теперь, что с этим делать?…

Где много слов — простор для словоблудия.

Я поступил как раз наоборот,
отправив большинство бумаг в корзину…

Я твердо знаю, религию нельзя построить,
базируясь на чём-либо земном —
на описании событий, что были на земле,
тем более на документах, порой сомнительных…

Конечно, бумага стерпит всё.
На ней начёркать можно, что угодно.

Пытаться основать религию на документах,
примерно то же, что построить замок на песке,
не заложивши каменный фундамент.
Случись хороший ливень или шторм,
и он окажется в овраге.

Ф А У С Т: А вот такой вопрос.
А если бы в качестве канона вы выбрали другие документы,
тогда бы Христианство могло бы стать другим?

К О Н С Т А Н Т И Н: Как раз вот это полностью исключено!
При мне такое не могло случиться!..

Быть может ты ещё и веришь в байку,
что документы, вошедшие в Канон,
определялись на основе жребия?!

Ф А У С Т: Я сам не верю в это, но кривотолки ходят.

К О Н С Т А Н Т И Н: В такие байки верят те,

• « НАХЛЕБНИЧЕК
• » Про здоровых и больных.